Грех во спасение

Сквозь сон она слышала причитания хозяйки, помогающей ей дойти до постели и раздеться. Уже в следующее мгновение Маша почувствовала, как погружается во что-то мягкое, воздушное, и, ощутив запах чистого белья, счастливо вздохнула и опять заснула. И впервые с отъезда из Санкт-Петербурга проспала всю ночь спокойно и без сновидений.

21.

Утром Машу разбудила хозяйка, позвала завтракать и с заговорщицким видом доложила, что у нее есть новости об ее женихе.

Прасковья Тихоновна бойко сновала от плиты к столу, выставляя вокруг большого медного самовара блюда с молочной кашей, пироги с черникой, блины со сметаной, и все говорила, говорила, не давая Маше вставить слово:

— Я, девонька, сегодня раненько поднялась, смотрю, ты спишь сладко, разметалась по постельке-то с устатку, ну, я потому будить не стала. Дай, думаю, сгоняю до острогу, авось узнаю, что к чему. И правда, там сегодня в дежурстве сродственник моего Захара, сын его покойной сестры Павлины, царствие ей небесное, — перекрестилась хозяйка и вновь торопливо зачастила:

— Он мне все как на духу выложил: жив-здоров, значит, Димитрий Владимирович, сегодня в баньку мимо наших окон пойдет, тут мы его, горемычного, и встретим… — Прасковья Тихоновна замерла на секунду, словно к чему-то прислушиваясь, и Маша получила возможность спросить ее:

— Но откуда вы знаете, что я приехала именно к Дмитрию Владимировичу?

— Как откуда? — уставилась на нее с удивлением хозяйка. — Из благородных он один такой в остроге. Тем более князь…

Охрана его не иначе, как «ваша светлость», кличет. Мордвинов ругался, запрещал поначалу, а теперь, смотрю, и сам нет-нет да и оговорится… — Она опять насторожилась, и Маша с недоумением проследила за ее взглядом.

Заметив ее удивление, хозяйка пояснила:

— Скоро первую партию поведут. Не пропустить бы. Гошка хотя и сказал, что ваш жених во второй партии, но кто его знает…

Раскрылись двери, и в избу ввалился Антон с большой охапкой березовых дров, сбросил их на железный лист перед плитой и радостно улыбнулся:

— Принимайте, Прасковья Тихоновна, работу! Вес пять чурок расколол, до единой! Смог бы и побольше, но все кончились!

Хозяйка всплеснула руками и рассмеялась:

— А я-то думаю, куда это Антоша запропал? Послала за дровами, а его словно черти с квасом съели. И невдомек мне старой, что топором кто-то поблизости стучит, думала, сосед с утра забавляется. Эх ты, голова садовая! — Она легонько шлепнула парня по макушке. — У меня же десять поленниц под навесом, а ты принялся чурки из-под снега тягать!

— Не привычный я к поленницам, — смущенно ухмыльнулся Антон, — но ведь и те, что нарубил, не пропадут?

— Конечно, не пропадут, — опять захлопотала вокруг стола хозяйка, — мы, сибиряки, люди запасливые! У меня дров на две зимы с лишком заготовлено, а твоими сейчас поленницу доложим, и опять она полная будет.

Прасковья Тихоновна подперла щеку ладонью и призадумалась, наблюдая, с каким аппетитом Антон поглощает ее. пироги, запивая их уже третьей чашкой чая. Наконец не выдержала:

— Старший у меня в двенадцать лет на Аргуне утонул. Бедовый был, страсть. Сейчас уже вырос бы, непременно таким вот красавцем, как Антоша, стал бы. — Она вытерла набежавшие на глаза слезы и уже с улыбкой посмотрела на Машу, пересевшую к окну. Стекла затянуло пушистой изморозью, и сколько Маша ни силилась рассмотреть, что происходит на улице, не смогла.

— Да ты не суетись, услышим, как их поведут, — успокоила ее хозяйка, заметив бесполезные попытки девушки оттаять дыханием хотя бы небольшой просвет на стекле.

И действительно, через некоторое время раздался мерный глухой звук, как будто где-то далеко-далеко ехала груженная пустыми бочками подвода и слегка погромыхивала ими на неровностях булыжной мостовой.

— Ведут, родимых, — удовлетворенно вздохнула хозяйка и перекрестилась. — Слышите, как цепи бухают-то?

Маша, как была в одном платье, рванулась к двери, но Прасковья Тихоновна ухватила ее за рукав и приказала:

— А ну-ка, сиди пока и не высовывайся! Лучше форточку отвори и посмотри, не видно ли твоего милого.

Маша вновь бросилась к окну, распахнула форточку и выглянула на улицу. По улице двигались десятка два арестантов, облепленных снегом, в заледеневших оковах. Со всех, сторон их окружили вооруженные солдаты. Каторжники шли, низко опустив головы, держа под мышкой узелки с бельем. Но, как Маша ни вглядывалась в их серые, изнуренные лица, Митю среди них не обнаружила.

— Ну, ладно, затворяй уж фортку, а то всю избу застудишь, да и сама захвораешь! — заторопила ее хозяйка. — По лицу вижу, ист там твово суженого. Знать, не обманул Гошка…

Но только Маша успела захлопнуть форточку и сойти с лавки, на которой стояла коленями, в стекло тихо постучали.

Маша вновь мотнулась к окну и увидела снаружи молодого солдата, видно, из охраны. Испуганно озираясь по сторонам, он торопливо прошептал, что его светлость поведут вслед за первой группой, а не после обеда, как намечалось раньше.