Грехи дома Борджа

Ферранте посмотрел на меня в безмолвной просьбе урезонить подругу.

– К сожалению, Анджела скорее всего права. Впрочем, не думай сейчас об этом. Конечно, мы должны отправиться к нему.

– Я не могу, – произнесла Анджела.

– Но ты нужна ему. Он постоянно спрашивает о тебе. Поехали. – Ферранте попытался приподнять ее с колоды, но она уперлась. Он не мог сдвинуть ее с места, как саму колоду, и в конце концов сдался, изумленно покачивая головой. – В чем дело?

– Я не смогу посмотреть на него. А если он ослеп? А если от этого и ребенок станет слепым?

Две недели Джулио пролежал в темной комнате, и хотя стало ясно, что он выживет – раны были чистые, незараженные, – его зрение всех волновало. За ним ухаживали не только его собственные лекари, но и два чужих, которых прислала из Мантуи донна Изабелла. Джулио был ее любимым братом, и она объявила, что слегла от горя, узнав о нападении. Дон Альфонсо и донна Лукреция ежедневно навещали его, а Ферранте почти не покидал спальню больного, рискуя собственным зрением, когда часами читал брату при свете затененной свечи. Даже дон Сигизмондо приходил с ним повидаться. Он обвинил крыс в бедах Джулио и заверил брата, что готовит новое большое наступление и взыщет с них контрибуцию. Лекари не препятствовали его посещениям, поскольку он единственный мог заставить больного улыбнуться. Зато священнику Рафаэлло, явившемуся по просьбе донны Лукреции, они запретили приходить снова: его нравоучения, видимо, расстроили Джулио.

И только двое ни разу не показались – Ипполито и Анджела. Хотя официально было заявлено, что на Джулио напали разбойники, все знали о его размолвке с кардиналом, а когда появились слухи, что преступники бежали в Венгрию, где у Ипполито было архиепископство, никаких сомнений насчет причастности кардинала не осталось. Однако герцог Альфонсо, похоже, не собирался предпринимать каких-либо действий против кардинала и даже позволил ему посетить Мантую, где донна Изабелла оказала ему радушный прием, несмотря на свое горе по поводу Джулио. Над двором сгустилось облако дурного настроения и тревоги, так что я радовалась даже возможности навестить Анджелу, жившую затворницей во дворце Джулио.

Я ходила туда почти каждый день, часто по просьбе Ферранте, чтобы уговорить ее навестить возлюбленного. Джулио спрашивал о ней постоянно, отсутствие Анджелы доводило его до слез, а соль разъедала раны, делая страдания невыносимыми. Ферранте не понимал такого бессердечия с ее стороны. Я повторяла, что она беспокоится о ребенке, надеясь, что это притупит боль Джулио, но правда, которую я знала, темная и безнадежная, глубоко укоренилась в крови Анджелы Борджа. Она отказывалась повидаться с ним, поскольку не вынесла бы его вида. Анджела любила его за красоту, за расцвет молодости, и в ее сердце не было сочувствия для изуродованного шрамами, слепого развалины. Выслушивая ее неубедительные отговорки, почему она не может к нему пойти, я начинала кое-что понимать и о донне Лукреции, и о том, почему убийство дона Альфонсо Бишелье оказалось погребено на дне ее души. Женщины рода Борджа любили только успех, благодаря которому выживали. А Джулио и герцог Бишелье проиграли свои битвы и потому больше не представляли собой интереса.