Грехи дома Борджа

Слухи витали вокруг нас несколько недель. Наверняка каждая из нас репетировала заранее, что скажет и сделает, что подумает и почувствует, если то, о чем говорят, правда. И все же, когда прибыл Хуан Грасика и медленно спешился во дворе замка (словно откладывая завершение путешествия, можно было отложить и его цель), мы оказались не готовы. Напоминали тех городских ополченцев, что готовятся каждый год к весеннему наводнению, а потом стоят, изумленно наблюдая, как река несется по улицам, сметает на своем пути мешки с песком и оставляет за собой дорожки желтой грязи, утонувших свиней и сломанную мебель.

Хуанито получил наставления, как и что нужно делать. Вначале он отправился к Ипполито и сообщил ему новость, хотя, полагаю, в Памплоне, дикой наваррской стороне, эта новость уже устарела. Отношения между Ипполито и донной Лукрецией так и не восстановились после судилища над братьями. Имена Джулио и Ферранте никогда не произносились вслух, но остались невидимой, разделяющей их стеной. Делать вид, будто это не так, Ипполито счел невозможным и поручил фра Рафаэлло передать мадонне сообщение Хуанито.

В тот год Пасха праздновалась рано, и мадонна была занята во время карнавала визитом дона Франческо, поэтому браки, какие она устроила для своих юных дам, пришлись на недолгий промежуток между Пасхой и праздником Тела Господня. Кроме того, мадонна пережила очередной выкидыш. Кое-кто объяснял его тем, что она переусердствовала с танцами и верховыми прогулками, а другие, прикрывая рот ладошкой, шептали о чересчур бурной активности в компании дона Франческо Гонзага, прибывшего в Феррару без донны Изабеллы, которая вот-вот должна была снова родить.

Мы шили приданое дальней родственнице Гонзага, которой в следующую субботу предстоял брак с племянником венецианского посла. Я помню эти незначительные подробности, даже то, что успела вдеть в иглу шелковую кремовую нить, какой вышивала букетики анютиных глазок по вырезу ночной рубашки. Помню горящие щеки фра Рафаэлло, взгляд, в котором ужас боролся с самодовольством, и спокойствие мадонны, отложившей рукоделие и сказавшей: «Войдите», когда рабыня поскреблась в дверь.

Но я не помню, как фра Рафаэлло наклонил голову и произнес:

– Мадонна, крепитесь. Я принес известие чрезвычайной важности.

– Да, – отозвалась она.

– Известие от короля Наварры, – продолжил фра Рафаэлло.

Взгляд, который донна Лукреция устремила на священника, был таким же холодным и серым, как продолговатый кусок неба в окне за ее спиной. Она ценила в нем духовного наставника, однако он не пользовался ее полным доверием, в его присутствии мадонна всегда оставалась лишь герцогиней Феррарской. Наблюдая за ней, я вдруг осознала, что она по-своему так же мастерски носит маски, как делал Чезаре. Ну вот. Я подумала о нем в прошедшем времени.

– Его гонец сообщает о смерти в бою герцога Валентинуа, мадонна.

– Герцога Романьи, – поправила она, но очень тихо.

– Бог даровал ему храбрую кончину в битве за справедливое дело, – продолжил он.

Донна Лукреция кивала, словно восхищаясь поэмой или музыкальным произведением.

– А кто гонец? – поинтересовалась она.

– Его зовут Хуан Грасика, мадонна. Полагаю, он…

– Я знаю, кто он, брат. А теперь отпускаю вас с моей благодарностью и просьбой прислать сюда Хуана Грасика.

– Вы даже не помолитесь, мадонна?

– Разумеется, помолюсь, но не здесь и не сейчас. В последнее время у нас разногласия со Всевышним. Такое впечатление, что чем больше я стараюсь угодить ему, тем больше Он меня испытывает.

Священник с поклоном удалился.

– Фидельма, – сказала мадонна, – ступай и передай своему духовному наставнику, что я приму Хуана Грасика у себя. Остальные могут идти. К тебе это не относится, Виоланта, – добавила она, когда мы отложили рукоделия и приготовились разойтись, – ты пойдешь со мной.

Мадонна поднялась с кресла, а я, поддавшись порыву, шагнула вперед и обняла ее. После секундной заминки донна Лукреция тоже ответила на мое объятие. Сколько бы я ни проигрывала в памяти эту сцену, никак не могу понять, что на меня тогда нашло. То ли я хотела утешить ее, то ли пыталась через это прикосновение обрести то, чего не чувствовала.

Хуанито допустили в ее личные покои, только когда я переодела ее в траурный наряд, еще недавно спрятанный в сундук после смертей свекра и младенца-сына. Она предпочла самый глубокий траур, черную юбку и лиф, сорочку без кружев и вышивки, черные рейтузы и туфли. Я смыла краску с ее лица, расчесала волосы и распустила по плечам, а из украшений мадонна выбрала обручальное кольцо и перстень с камеей, доставленный из Рима. Потом наклонилась к очагу, погрузила палец в пепел, не убранный с ночи, и нарисовала себе на лбу крест.

– Это следовало бы сделать священнику, – пробормотала она, – но Сесару так понравилось бы больше. Я готова, Виоланта. Пожалуйста, пригласи ко мне Хуанито. Я прилягу на кровать. У меня нет сил сидеть.

– Может, лучше отложить разговор с Хуанито, мадонна?

– Нет. Я приму его сейчас.

– Слушаюсь.

Бедный Хуанито. Уже не юноша, мужчина в летах, как и Микелотто, он поступил на службу к Чезаре, когда тот отправлялся на учебу в Перуджа, и уже не расставался с хозяином. Когда он вошел в спальню, то выглядел совершенно серым от усталости, страдания и дорожной пыли, которая поднялась вокруг него столбом, когда он стянул с головы шляпу и опустился на колени перед сестрой своего господина. Ноги у него не гнулись после долгой скачки верхом, так что мне пришлось помочь ему подняться.

– Присядь, Хуанито, – предложила мадонна, но он отказался.

Так и стоял, вытянувшись в струнку, рядом с ее кроватью, одной рукой сжимая шапку у груди, а другой придерживая пухлую сумку, висевшую на боку.

– Ладно, но предупреждаю, разговор будет долгий. Я требую, чтобы ты сообщил мне все подробности.

– Я так и думал, что вы захотите это услышать, мадонна.

– Прошу, начинай.

Жестом велев мне присесть рядом с ней на кровать, донна Лукреция взяла мою руку. К тому времени, когда Хуанито завершил свой рассказ, пальцы у меня онемели и покрылись синяками, так сильно она сжимала их.

– Моему господину, как вам известно, предстояло сопровождать его превосходительство дона Карлоса из Фландрии в Испанию.

Мы закивали. Намерение Чезаре поддержать притязания инфанта дона Карлоса на кастильский трон не изменила даже внезапная смерть от инфлюэнцы отца мальчика, Филиппа Фландрского. Наоборот, данное обстоятельство и заставило его решиться на побег. Как он писал мадонне по прибытии к шурину в Памплону, он не собирался отсиживаться на насесте, как курица, поджидая, когда старый лис, Фердинанд Арагонский, его схватит.

– Они с королем Жаном пожелали усилить позиции Наварры и попросили графа де Бомонта вернуть им крепость при Виане. Граф отказался, заявив, что он вассал короля Фердинанда, а не короля Жана, поэтому его милость король поставил моего господина во главе армии и повелел взять Виану штурмом. Видели бы вы, мадонна, его в тот день, когда мы выехали из Памплоны. Словно настали прежние времена, мужчины приветствовали его громкими криками, женщины плакали на обочине, мальчишки цеплялись за его стремена, а он восседал в седле большой и красивый, как молодой сокол. Сначала мы отправились в Ларриагу и взяли ее в осаду.

Я видела, что мадонна теряет терпение, но она не торопила Хуанито из милосердия. Подробно останавливаясь на каждой детали, он тем самым возрождал своего хозяина и черпал смелость для продолжения рассказа. После долгих рассуждений об укреплениях и брустверах, кулевринах [51] и баллистах, расчетах траекторий стрельбы и рытье окопов выяснилось, что Чезаре потерял терпение с Ларриагой, которая все не сдавалась, снял осаду и двинулся на Виану.

– Город подчинялся королю Жану, – объяснял Хуанито, – но в крепости засел сын Бомонта. Однако у него заканчивались продукты, а доставить новые припасы или подкрепление он не мог незаметно от короля и дона Сесара. На первый взгляд задача не представлялась трудной. Дон Сесар собирался быстро покончить с мятежником и сразу уехать во Фландрию. Погода там была ужасная. Плоские коричневые холмы совсем не защищали ни от ветра, ни от дождя. Одни лишь овцы и овраги, куда они падали. Мой господин решил не выставлять на ночь караульных, поскольку бури являлись нашей лучшей защитой. Он жил в приличном доме, с хорошими каменными стенами, но даже там стоял лютый холод. Король Жан подарил дону Сесару превосходную накидку из волчьей шкуры, и, по-моему, хозяин ни разу не снял ее, даже спал в ней, если, конечно, прошу прощения, дамы, не находил иных средств согреться.

Наступил рассвет 12 марта, вторник, нас разбудил чудовищный шум, крики, звон колоколов, а караульные на городских стенах метались как ошпаренные, вопя, что нас атакуют. Позже мы выяснили, что Бомонту удалось провезти припасы в крепость под прикрытием бури, и погода оказалась его лучшим другом, не нашим, а то, что видели караульные, было всего лишь отрядом сопровождения, возвращавшимся к себе. Но я забегаю вперед.

Я услышал приказ дона Сесара принести доспехи, но тут он впал в ярость, начал метаться по комнате, как леопард в клетке, и браниться так, что даже шлюха в его постели выглядела смущенной. Мне удалось нацепить на него лишь легкие латы, а шлем бросить с лестницы вслед за ним, потому что он забыл про него.

Дона Лукреция улыбнулась, а я думала о «шлюхе» в постели Чезаре, которая освобождала его тело от накидки из волчьей шкуры, словно разворачивала подарок, и мне было любопытно, пыталась ли она его остановить.

– Когда я добрался до собственной лошади, хозяина и след простыл. Он даже не задержался, чтобы проверить подпругу, как сказал конюх, а это совершенно на него не похоже и доказывает его нетерпение. Хозяину надоели эти маленькие наваррцы с их мелкими раздорами. Он был так зол, что выехал как безумный, ничего не видя перед собой, и, конечно, никто из нас не смог за ним угнаться…

– Продолжай, Хуанито. Я хочу услышать все.

– Когда он попал в засаду Бомонта, то был совершенно один. Я не понимал, что происходит, пока не увидел, как нам навстречу несется галопом его конь без всадника. Даже тогда я подумал… да что там, он был отличный боец и почти вдвое выше ростом любого наваррца.

Хуанито прокашлялся, задергал застежку на своей сумке и бросил умоляющий взгляд на мадонну.

– Я доскакал до места, но было поздно. Наваррцы скрылись, забрав с собой все: его доспехи, оружие, даже одежду. Кому-то из них хватило порядочности положить камень поверх его гениталий, но это все.

Слезы полились из глаз воина, проделав дорожки на пыльных щеках. И только рука мадонны, с силой сжимавшая мои пальцы, удержала меня от слез – мне было на что переключить внимание, на эту простую сиюминутную боль.

– Дождь лил как из ведра, и тело выглядело чистым, только земля вокруг окрасилась в красный цвет. Вскоре подошел король и накрыл его своим плащом. Король произнес молитву, после чего приказал отнести хозяина в город. Я сам обрядил тело, мадонна. Не хотел, чтобы к нему прикасались чужаки. Я состоял у него на службе с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать, поэтому это было мое право.

– Благодарю, Хуанито. Ты исполнил свой долг.

– Он выглядел как жених, когда шестеро лучших рыцарей короля Жана понесли его в церковь Святой Марии. Я расчесал ему волосы, подстриг бороду и обрядил в лучшие доспехи, черные с золотой чеканкой на груди. Он часто повторял, что эти доспехи сидят на нем, как вторая кожа. На нем было обручальное кольцо и орден Святого Михаила, которым наградил его король Людовик, а король Жан подарил ему венец вместо герцогской эмблемы, потерянной во время заварушки в Неаполе.

– Расскажи, какое у него было лицо!

– Я же говорю, мадонна, он выглядел красивым и невозмутимым. Церковь заполонили плачущие женщины. Мне рассказывали, что на его теле насчитали двадцать пять ран, хотя лицо осталось нетронутым. Я знаю лишь одно – я не смог их сосчитать. Наверное, он бился как дьявол.

– Двадцать пять. Это в пять раз больше, чем пять ран, которые получил наш Господь на кресте. А глаза у него были открыты или закрыты?

– Само собой, закрыты медяками, мадонна.

– Я имею в виду, когда ты нашел его.

Лучше бы она замолчала. Мне казалось, что у Хуанито больше не осталось сил продолжать.

– Открыты, мадонна. И взгляд какой-то… удивленный.

– А ты в них что-то рассмотрел? Говорят, образ убийцы остается в глазах жертвы.

– Правда? Возможно, я добрался туда слишком поздно. В глазах хозяина я ничего не разглядел, только дождь.

– Наверное, боги оплакивали смерть такого человека. Спасибо, Хуанито, ты говорил хорошо, а ведь для этого требовалось мужество. Знаешь Санчо, моего мажордома?

– Я встречал его в Медина-дель-Кампо.

– Ступай к нему, он даст тебе денег и найдет пристанище. При первом удобном случае я пристрою тебя на постоянное место. Мне бы хотелось, чтобы ты остался в Ферраре, тогда мы смогли бы иногда вспоминать прошлое.

Воин поклонился.

– Мне больше некуда идти, мадонна.

Я выпроводила Хуанито, объяснив, где он может найти Санчо, а также попросила передать мажордому, чтобы тот послал гонца к донне Анджеле в Сассуоло.