Грехи дома Борджа

Анджела прибыла на следующий вечер верхом на коне в сопровождении грума. Одна из ее придворных дам вскоре должна была появиться с багажом, пояснила Анджела, заполняя возникшую между нами неловкую паузу. В последний раз я виделась с подругой зимой, когда мадонна, заложив часть драгоценностей и продав часть земли в Калабрии, кое-как наскребла на приданое своей кузине, чтобы умилостивить мать дона Алессандро. Клан Пио явился в Феррару на вторую пышную свадьбу, устроенную в заново отделанных покоях герцога. Мы наслаждались устрицами, обложенными дольками апельсинов и груш, рыбой, украшенной засахаренными цветами огуречника, и салатами с анчоусами – даже трудно было представить, что наступил рождественский пост. На десерт подали обнаженные фигурки, изготовленные из лакричных пастилок, поедание которых вызвало много типично свадебных шуток, хотя матери дона Алессандро они не показались забавными. После трапезы мы составили шумную процессию, возглавляемую музыкантами, акробатами и пожирателем огня, невесть откуда добытого Фертеллой, и сопроводили жениха с невестой до их городского жилища. Щеки горели от холода и вина; пламя факелов отражалось в драгоценностях и танцевало на заснеженных улицах, отбрасывало причудливые тени на стены домов, высвечивая глаза любопытных в щелях ставен.

Лишь на секунду на меня надвинулась темнота, когда мы проходили башню Леоне и я по привычке взглянула наверх, по-прежнему ли висят на лебедках, установленных на крыше, корзинки для продуктов. Их ежедневный спуск и подъем вдоль отвесной стены башни служил доказательством, что Ферранте и Джулио живы. Не знаю, посмотрела ли наверх Анджела, впрочем, я быстро переключилась на всеобщее веселье.

Дон Альберто Пио привез Джироламо в Феррару на время свадебных торжеств. С тех пор как Чезаре похвалил мою греческую шутку, Джованни все больше ко мне привязывался, когда мы находились вместе в Непи и в Риме. Наверное, мы с ним были как два солдатика, прошедшие через военную кампанию и связанные опытом, не известным никому другому. Поэтому когда он играл с Джироламо, то часто вовлекал и меня в игры. Испытывая радость и боль одновременно, я наблюдала, как они носятся по Сала-Гранде или устраивают поединки верхом на лошадках-качалках, вооружившись ручками от швабр. Я выступала в роли судьи, когда Джованни пытался одержать верх над своим племянником, а Джироламо, маленький и крепкий, юркий и смелый, давал ему отпор. Джованни, хоть и не такой пухлый, как прежде, все же оставался вялым и медленно соображал. Джироламо, напротив, пошел в отца, каким тот был бы, если бы не болел столько в детстве после рождения донны Лукреции.

В ту пору мы также узнали, что Чезаре на свободе. Он сломал ключицу, несколько ребер и лодыжку во время побега. Веревка, спущенная из окна, оказалась короткой, и пришлось прыгать. Его путь до Памплоны превратился в муку. Зато потом он с нетерпением ждал возможности встретить Рождество вместе с шурином и наступление нового, 1507 года, который должен был принести ему удачу.

И вот теперь он мертв.

Мы поздоровались с Анджелой во дворе замка, в холодных весенних сумерках, и контраст между теперешним горем и прошлым счастьем лишь расширил ту пропасть, которая, казалось, разверзлась между нами, когда она обрела статус замужней женщины, доброе имя и собственный дом.

– Как она? – спросила Анджела, пока мы шли к покоям мадонны.

– Сама увидишь.