Грехи и погрешности

Греков – человек мудрый – на молодежь не обижался, не понаслышке зная, что привить любовь к классике можно лишь самоотверженным ей служением. И привить-то получится далеко не всем – единицам. Увы, сколь свиное сало не вытапливай, розового масла все одно не получишь.

С другой стороны, в любой аудитории, даже самой бестолковой, найдется хоть одна пара глаз, живых и неподдельно заинтересованных. К ней и следует обращаться преподавателю, дабы настроение его хоть как-то соответствовало пусть нетрезвым, но вполне искренним восторгам женихов разнесчастной Пенелопы, что как раз сейчас – во время лекции – оживают и бесчинствуют во дворе дома застрявшего в приключениях царя Итаки.

Артур Четвёрткин, один из немногих юношей, не устрашившихся тягот и лишений, неразрывно связанных эфирами с матриархальной атмосферой филологического факультета, лекций профессора Грекова старался не пропускать. Он и был в потоке второкурсников той самой парой блестящих жаждой познания глаз, для которой распинался за кафедрой милейший Федор Михайлович, в который раз отдаваясь вдохновению истинного преподавателя высокой словесности.

Четвёрткин – единственный на всем потоке – с первого курса выбрал профессора Грекова собственным научным руководителем. Замечательный мальчик, как без стеснения называл его Федор Михайлович, действительно интересовался античной поэзией, мечтая перечитать ее в подлинниках. Посему зубрил-заучивал слова и выражения мертвых языков весьма старательно…

– Федор Михалыч!

Греков, методично и кропотливо собирая после лекции разрозненные, пожелтевшие от времени листы собственных конспектов, поднял глаза.

– Да, Артур. Я вас внимательно слушаю, – улыбнулся он, поправив очки на переносице. – Есть вопросы по теме?

– Что вы, Федор Михалыч. Ваша лекция, как всегда, безупречна. – Артур, безусловно, льстил. Но этак небрежно, мимоходом, как и надо льстить, чтобы объекту похвалы стало по-настоящему приятно. – Я по другому вопросу.

– Да? И по какому же? Нужны еще пояснения к замечаниям по вашей курсовой? Скажите. Найдем время, обсудим… У-уф! – Греков, сложив, наконец, лекционный материал в тут же распухший портфель, с трудом одолел застежку.

– Нет, с защитой курсовой, полагаю, проблем не будет. Все поправил. На следующую лекцию принесу вам доработанный вариант, – ответил Четвёрткин. – У меня к вам личный вопрос.

Федор Михайлович оторвался от портфеля, еще раз поправил очки и с интересом воззрился на студента.

– Личный?

– Ну… Не то что бы… – замялся Артур, поняв, что выразился не совсем удачно.

– Не стесняйтесь, Четвёткин, – сказал Греков, ободряюще взяв собеседника за локоть. – Задавайте свой вопрос.

– Вы… Мне показалось, я вас на Подводника Топорова видел. У семнадцатого дома… Вы не там ли…

– А, вон вы о чем! – воскликнул Федор Михайлович, отпустил локоть студента, рисково взял портфель за хлипкую ручку и снял его со стола. – Пойдемте потихоньку, у меня сейчас лекция в соседнем корпусе, у историков. Вам вовсе не показалось, Артур. Мы с супругой на прошлой неделе действительно переехали на улицу Подводника Топорова. И как раз в семнадцатый дом. Понимаете, у внука родился третий ребенок, ну мы и поменялись с ним квартирами. Нам-то с Амалией Евгеньевной двухкомнатной вполне хватит, а Сереже с таким семейством… В общем, решили помочь. А что?

– Так Сергей Александрович – ваш внук? – Четверткин чуть не задохнулся от нахлынувших на него чувств. – Он у нас в школе историю преподавал, с пятого по одиннадцатый. Очень хороший учитель! Директор уже! Вот это да-а…

Профессор несколько секунд переваривал полученную только что информацию, а когда, наконец, до него дошел весь ее смысл, остановился, повернулся к студенту и легонько покачал головой.

– Какие дела… Какие дела творятся, Господи, – улыбнулся он, доброжелательно глядя в глаза Четвёрткину. – Выходит, мы с вами, Артур, теперь соседи? Я правильно понял, что мы живем в одном доме?

– Верно. Похоже, что именно так, – кивнул студент. – Мы с родителями и братом в восемьдесят третьей. Пятый подъезд, первый этаж. Если вы в квартире Сергей Саныча, то мы с вами через стенку. Девяносто шестая. Не путаю?

– Сереженька? Здравствуй, дорогой мой, – Федор Михайлович стоял перед окном с телефонной трубкой возле уха и говорил с внуком.

– Привет, дед, – отозвался динамик. – Как вы там, обживаетесь?

– Ничего, внук, – ответил Греков-старший. – Поначалу показалось – не очень, все-таки всю жизнь в центре, а тут вокруг одни пятиэтажки панельные. А сейчас вродь даже нравится. Парк рядом. Гулять с бабушкой вечерами ходим. Вы сами-то как?

– Нормально, дед, – сказал Сергей. – Тоже потихоньку приходим в себя. Такие площади! Четыре комнаты – хоромы! Спасибо вам с бабулей. Она, кстати, сейчас должна быть как раз у нас. То есть у вас… то есть… С правнуками, короче. Танюше помогает. Ох, если б не вы…