Грехи молодых людей

Какое зрелище может быть трогательнее, величественнее, божественнее зрелища человеческой души, которая преобразуется и расстается со своим позорным прошлым, подобно цветку, который, появляясь на свет, губит хранившую его дотоле почку. Раскаиваться в прошлом – подвиг; но прощать – еще труднее. Между тем в этом последнем слове задача всего христианства. Какой великий подвиг простить другим такой проступок, от которого мы сами не изъяты, и сколькие из нас, высказывая полную, усиленную готовность, ограничиваются одними словами, когда дойдет до дела, когда испытание коснется лично их самих. Между тем вот цели нравственной жизни человечества: сколько встречается раскаяния, столько же должно быть и прощения; иначе немыслимо, что добро и всеобщая любовь – конечная цель человечества. Что же мы видим теперь? Родители проклинают и гонят падших дочерей; мужья оскорбляют и гонят изменивших им жен, и женщина обманутая, увлеченная, настигнутая, изувеченная, презреваемая, изгнанная; женщина, которая не находит опоры в самой себе, которая ищет защиты в других: в отце, муже, ребенке, духовнике, – женщина теперь, более чем когда-либо, блуждает на удачу среди общества, нашедшего себе блестящую обстановку в том, что громко называется: прогрессом, цивилизацией. Мужчина ее гонит; наслаждение ее увлекает; труд удаляется от нее; семейство исключает ее из своей среды; проституция влечет в свою пропасть и нужда схватывает несчастную жертву. Она родилась женщиной. У нее было общественное положение, которое заменилось полицейско-врачебным билетом; у нее было имя; теперь ее кличут по номеру ее билета.

Доволен ли ты мужчина, видя такой плод твоих трудов? Это создание явилось на Божий свет твоей сестрой, матерью, дочерью, женой; она плакала, улыбалась, надеялась; она была ребенком невинным, девственным; но ты был рядом с ней; ты был молод и не хотел еще жениться; тебе хотелось забавляться; твоя молодость должна была окупиться; родители твои, очень честные люди, воспитали тебя в строгой нравственности, они внушили тебе, что нельзя ни убивать, ни красть, ни подписываться под чужую руку, ни плутовать в игре, но они забыли сказать тебе, что обесчестить девушку, бросить своего ребенка – такое же преступление, предусмотренное Законом Божьим. И вот ты, гражданин, свободный от страха наказания, явился соблазнителем, взял несчастную девушку, лишив ее великого дара; поиграл с ней как с игрушкой, и когда она тебе надоела, ты бросил ее на произвол судьбы, как бы в надежде, что она укроется за занавесками окон, днем закрытых и освещенных лишь ночью. И так думает целый мир, не знающий укора совести и стремительно идущий по дороге наслаждений.

Так как в рядах проституток есть весьма незначительный процент женщин зажиточных классов, то, понятно, больший контингент – из дочерей совершенно разорившихся родителей, работниц, почему-либо лишившихся занятий и т. п., т. е. женщин, подверженных всем страданиям нищеты.

Одни из них увлечены и обмануты любовниками, другие увлеклись подарками волочащейся молодежи и перспективой комфорта. Обманутые в своих надеждах, эти женщины и желали бы вернуться к прежней жизни, но уже поздно. Не только общество, но даже самые знакомые и родные считают их обесчещенными и бегут от них, как от чумы. У нас для женщин совсем иной кодекс нравственности, чем для мужчин. У нас за то, что в мужчине считается поступком естественным, извинительной шалостью, за то безжалостное общественное мнение карает павшую женщину, толкая ее в разврата и ставя в невозможность вернуться к порядочной жизни.

Павшая, но раскаявшаяся проститутка с тяжкими рыданиями валяется у нас в ногах, но мы не хотим слышать ее воплей и вместо того, чтобы подать ей руку помощи, мы пинками толкаем ее в ту бездну, из которой нет возврата. Разве это не бесчеловечно? Так сложилось у нас общественное мнение, что

«… тебе состраданья не встретить,
Нищеты и несчастия дочь.
Свет тебя предает поруганью
И охотно прощает другой,
Что торгует собой по призванью,
Без нужды, без борьбы роковой…»

А таких торговок не мало, но они имеют честь принадлежать к зажиточным классам, торговлю ведут контрабандой, в полицейские книги не записаны, и свет смотрит на их шалости сквозь пальцы. Мы не говорим о тех упитанных развратницах, увешанных шелками и украшенных золотом, роскошные будуары которых посещают десятки любовников, наслаждающихся не за деньги; мы не говорим об этих полуразвалившихся богатых старушонках, обезьянья похотливость которых заставляет их содержать постельных гайдуков и франтов, – мы хотим сказать несколько слов о женщинах высшего и среднего классов, промышляющих развратом.

Такие женщины встречаются везде, и случается, что они торгуют даже с ведома и согласия своих мужей.