Грехи наши тяжкие

Речь государственного обвинителя была очень многословна. Обвинитель говорил долго. Но даже Варгин, который слушал его внимательно, ничего не мог припомнить. Тихон Иванович понял только, что обвинитель потребовал Косульникову, как главному организатору незаконного производства, десять лет с конфискацией имущества. А для бывших председателей — и для Варгина тоже — по пяти лет лишения свободы с отбыванием срока в колонии строгого режима.

Варгин выслушал речь обвинителя со слезами на глазах.

Однако Косульников не унывал:

— Ну, что мне этот срок — десять лет, который потребовал для меня государственный обвинитель? — говорил в своем последнем слове на суде Косульников. — Срок для меня не имеет значения. Главное, суд сохраняет мне жизнь. А все остальное — ерунда. Вы думаете, что, как вы выражаетесь, в исправительно-трудовой колонии я буду валить лес? Ошибаетесь! Для этого всегда найдутся дураки. А я же талантливый человек. Неужели я не доказал вам это организацией всего дела? Их, — он указал на скамью подсудимых, — их отпустите. Они не виноваты. Это я их попутал, подбил на дело. Они в колонии пропадут. Я же нигде не пропаду: ни на гражданке, ни там, куда вы меня хотите определить. Десять лет, конечно, срок немалый. Но я надеюсь, во-первых, что мне его сократят за примерный труд. Во-вторых, меня не оставят друзья. Они не брост также и мою семью — жену и дочь.

28 Последнее слово подсудимого Варгина

— Гражданин председатель!

Уважаемые граждане заседатели!

К вам обращается с последним словом Тихон Иванович Варгин. Сечас вы покинете зал, и вам предстоит вынести приговор. Я обращаюсь к вам с этим последним словом, которое мне предоставлено нашим гуманным правосудием. Вынося приговор, я прошу вас подумать обо мне, о моей судьбе. Своим приговором вы перечеркнете судьбу человека, вся жизнь которого отдана народу. Я не боюсь этих громких слов. В самые трудные годы для страны, в годы войны с фашизмом, я не отсиживался в тылу. А провел на фронте все четыре года войны. Я был снайпером. Уничтожил тридцать фашистов. Имею ряд правительственных наград.

После войны моя жизнь отдана подъему сельского хозяйства. И в Туренинском совхозе, и в колхозе «Рассвет» я служил бескорыстно. Я пришел в колхоз «Рассвет» пятнадцать лет назад. Что это было за хозяйство? Одно разоренье. Урожаи зерновых — по восемь центнеров с гектара. Надои молока на фермах — мизерные.

С чего начать?

Отобрали механизаторов, доярок. Я сам лично беседовал с каждым человеком. Распределили поля между звеньями. Стали помогать и спрашивать. Люди почувствовали это, начали работать честно. Урожаи стали расти. В прошлом, засушливом году мы получили зерновых по двадцать четыре центнера с гектара.

Большую работу мы проделали на фермах. Отобрали продуктивное поголовье, увеличили надои до трех тысяч в год.

Мои заслуги в подъеме сельского хозяйства отмечены двумя орденами Трудовго Красного Знамени.

В животноводстве все стало упираться в нехватку ферм для скота, в капитальное строительство. Мы начали строить комплекс, однако денег было мало.

И тогда-то подвернулся Косульников со своим предложением об организации промыслов. Людей от меня он требовал мало, материалу никакого, просил лишь транспорт. А чистого доходу от промыслов выходило до двухсот тысяч рублей. Перспектива иметь такие деньги в хозяйстве — заманчива, и я, граждане судьи каюсь! Я проклинаю тот день, когда я пошел на сделку с человеком, у которого, как мы поняли тут, на суде, ничего за душой нет, кроме поклонения денежке.

Я пошел на эту сделку только из-за колхозных интересов. Мне хотелось достроить комплекс и разместить в нем стадо, так как старый коровник находился в аварийном состоянии.

Гражданин председатель суда!

Граждане трудящиеся заседатели!

Я обращаюсь а к вам с этим последним словом и думаю, что вы учтете все сказанное мною при решении моей судьбы. Я принимаю ваш приговор как должную кару. Но надеюсь на ваше сострадание.

29

— Встать, суд идет!

Хлопнули откидные сиденья, и в зале наступила тишина.

Сегодня она казалась особенной.

Всю неделю собравшиеся в этом зале начинали день с того, что вставали при появлении суда и стояли минуту-другую, словно вслушиваясь в себя, в свое сердцебиение. Но сегодня совсем не то, что каждый день. Сегодня придется стоять долго: ожидалось оглашение приговора.

В отличие от других обвиняемых, Тихон Иванович и во время суда оставался на свободе. Вечерами автобусом он уезжал к себе, в Туренино, а утренним, к началу заседания, возвращался. Возвращался даже раньше и толкался в коридоре, ожидая вместе со всеми открытия дверей судебного зала.

После первого же дня, приехав домой, Варгин рассказал Егоровне, как держится на суде Косульников, как он одет, как следит за собой.

Егоровна ничего не сказала, только долго стирала и гладила, и утром Варгин выглядел молодцом. Конечно, уж какой молодец из него в его-то годы? Но все же Тихон Иванович был побрит, костюм на нем поглажен, словом, вид у него был ухоженного человека.