Грехи наших отцов

Любовь – Рагнхильд давно решила, что эта глупость не для нее. Она видела коллег-женщин, которые обслуживали мужчин, брали на себя и детей, и уборку дома, и отношения внутри семьи, и родителей, своих и мужа. И эти женщины в лучшем случае оставались в глазах мужчин пустым местом. В худшем – подвергались унижениям, даже избиениям. И терпели. Упорно не желали учиться менять свечи зажигания или летние шины на зимние. Убеждали себя, что одним им не справиться. Так им было проще.

Сколько их поступило в отделение «Скорой» – упавших с лестницы, поскользнувшихся на полу в ванной или вывалившихся из кровати? Ужас в глаза и печать на губах – никто не должен узнать, как оно было на самом деле.

Не сразу Рагнхильд осознала, что и сама запрограммирована на то, чтобы разрушить собственную жизнь при помощи мужчины.

После того как они переехали в Кируну, мать изменилась. Все, что она умела, оказалось вдруг бесполезным. На острове мать была властной хозяйкой, которая могла ухаживать за животными и забивать их, консервировать мясо и ягоды, печь, сбивать масло, метать сено в стога, чесать шерсть, прясть, вязать, ткать и лечить травами. В Кируне все это сразу оказалось ненужным. Отец зарабатывал, а еду покупали в «Консуме». Доктор прописывал лекарства от всех болезней, одежду покупали в бутике. Мама стала домохозяйкой, убирала квартиру да стирала гардины каждую весну и осень. Она сразу стала меньше, будто ссохлась.

Однажды вечером, когда Рагнхильд было четырнадцать, она лежала в своей комнате и слушала разговор родителей на кухне. Мама мыла посуду. Отец рассказывал о работе в ремонтной мастерской, листая номер «Норрлендскан». Рагнхильд собиралась выскользнуть из квартиры, как только родители лягут, – она уже привыкла гулять по ночам, водилась с парнями, приохотилась к алкоголю. Вирпи крепко спала на кровати рядом.

Рагнхильд запомнила, как отец рассказывал про людей, которые следуют за рабочими по пятам с карандашом и бумагами, прижатыми к мазонитовой дощечке.

– Они следят, сколько времени тебе требуется, чтобы достать отвертку. Подсчитывают, сколько шагов ты делаешь, разговариваешь ли с приятелями по работе или планируешь с ними рыбалку на выходные. Ты заходишь в туалет, и они сторожат тебя снаружи с секундомером в руке. Подсчитывают, сколько раз ты сходил на перекур и как долго собирал детали. А потом вычтут из зарплаты, если ты использовал рабочее время не по назначению. К черту эту арифметику, – ругался папа. – Это раскалывает коллектив и оправдывает халтуру. Делай как придется, лишь бы быстро… А тут еще Хенри. Он разорил хутор и продавал лес, чтобы было на что жить… Не гожусь я для городской жизни, – сделал он вывод.

– Но ты сам этого хотел, – возразила мама.

Рагнхильд давно перестала оплакивать их дом на острове. Все, чего ей хотелось, – зависать с парнями на улице и пить. Она до сих пор ездила на Палосаари с мамой, чтобы убираться в доме Хенри, потому что не могла отказать ей. Но краем глаза уже высматривала свою собственную беду…

Рагнхильд вырвала себя из мира воспоминаний и поднялась с постели. Она чувствовала слабость в ногах. Семь часов. Они с Бёрье собирались ужинать вместе.

Она взяла с полки Библию. Открыла Книгу Ионы, который не хотел идти в Ниневию и вместо этого сел на корабль до Фарсиса. Рагнхильд была вынуждена опуститься на кровать, когда читала молитву Ионы: «Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны проходили надо мною». И дальше: «До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня…»[44]

«У каждого из нас своя Ниневия, – подумала Рагнхильд. – Это то, от чего мы бегаем всю жизнь; скорее уж прыгнем в море…»

Она встала на колени возле кровати, сосредоточилась.

Рагнхильд не молилась с детства. Это было все равно как кричать в большом пустом помещении. Она вспомнила Ребекку Мартинссон, Вирпи и Паулу – это была ее Ниневия – и начала, как и многие непривычные к молитве:

– Даже не знаю, верю ли я в Тебя. Но я оказалась на распутье и хочу просить совета…

И в этот момент в дверь позвонили.

Рагнхильд посмотрела в глазок и увидела Бёрье Стрёма на лестничной площадке.

«Я не открою», – подумала она. Но рука уже тянулась к замку.

В его руке был пакет из продовольственного магазина.

Рагнхильд смотрела в глаза Бёрье. Теперь ни он, ни она не чувствовали ни малейшей уверенности в том, что делают, но и не отступали. «Мы оба заблудились и случайно столкнулись друг с другом в метели», – подумала Рагнхильд.

– Привет, малышка. – Бёрье улыбнулся. – Ты от меня убежала?

– Да.

– Вот, закупился… – Он тряхнул в воздухе пакетом.

Рагнхильд открыла рот, чтобы сказать, что не голодна. Что ему лучше убраться восвояси, пока не поздно. Чтобы спросить, знает ли его женщина, где он околачивается на ночь глядя.

Но губы не слушались. Они не дали этим словам вырваться наружу и вместо этого сложились в благодарную улыбку. Ноги обмякли и сами отошли в сторону, пропуская Бёрье в прихожую.