Грехи (октябрь 2008)

Пасха. Буддийский божок сидит на порожке -
попой ко мне, мордой к балкону
(весь обласканный солнцем, с хвостиком посередке),
буркает на прохожих, заливается периодическим басом.
- Ну что, - говорю, - Барабашка, не веришь в нашего бога?
Обернулся божок, улыбается, не отвечает.

II.

А ведь раньше было не так: вот уж любили друг друга -
так это любили,
ссали на место, бегали друг за другом,
я с мокрой тряпкой - за ней, а она - от меня и по кругу,
забивалась черным комком под трубу в туалете,
закрывала глаза, утыкалась мордою в угол,
и, как цуцик, дрожала и была так тлетворно - моя.
А бежать было некуда: был я один на свете,
круглый как бог и безжалостный как земля.
И так все это было по-пахански, по-лагерному, скучно, невыносимо,
что однажды она приползла ко мне утром (четырехмесячная), после очередных побоищ,
вскарабкалась мне на грудь,
легла и заснула,
и такая тоска воцарилась,
что я только смотрел брезгливо
на нежный ее звериный затылок,
на поникшие уши ее, на пахучий детский висок -
и вдруг так отчетливо понял: Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ
И УЖЕ НИКОГДА НЕ СМОГУ ПОЛЮБИТЬ - НЕ ПОЛУЧИТСЯ.

…а когда мы очнулись - уже наступила весна
и мы спали, обнявшись, как две разноцветные гусеницы,
и сквозь наши горячие руки
бил любви равнодушный ток.

III.

Вот и мы… Как устанем мы оба, и ты скажешь мне «уходи»,
соберу я в солдатский мешок свои плюшевые игрушки,
миску, ложку, лоток, поводок, все собачьи справки свои,
и вползу попрощаться с тобой
и - усну на твоей груди…
Но уже на будущий год - я проснусь равнодушной кошкой.

IV.

Потому что любовь прохладна. - И никакая она не твоя,
да и я никакой не бог, чтобы быть беспощадным и душным,
ведь горячей - бывает шкурка, твой живот и моя рука,
а любовь, что меж нами течет, как изнанка цветка, - равнодушна.

V.

Даже страшно подумать, что я,
тут живущий который год,
ничего не знал про любовь (и так много уже не узнаю) -
а цветок открывает утром свой большой темно-розовый рот,
ну а там темно-синий огонь - непогашенный - полыхает
и не гаснет… За этот измятый на солнечном ветре огонь
ты отдашь постепенно - и тело, и ум, и ладонь,
с нарисованной в детстве чудесной и скушной судьбой,
но кому интересно, чего там сгорело с тобой.

VI.

Вот и мне безразлично… Ни с женским душным пупком,
ни с мужским безобразьем, ни с пишущим человеком,
ни с собакой (ударишь ее, а она - уже лижет, любя)…
- Я хочу быть солнцем косым и прохладным ветром,
и цветком - распускающимся без меня.

VIII.