Грехи в наследство

Женой Голубкину я не была. Наши с ним отношения начались не вчера и складывались не просто. В тот период я работала под руководством некого Павла Ивановича, хорошо известного среди коллекционеров. Я была его воспитанницей, помощницей и теми руками, с помощью которых он и добывал свои раритеты. За долгие годы занятий антиквариатом старый пройдоха обзавелся обширными связями, которые здорово помогали ему в его сложном бизнесе. С помощью знакомых он не только сбывал попадавшие ему в руки вещи, но и, словно паук, собирал сведения о самых разных людях. Павел Иванович тщательно отслеживал появление на столичной орбите тех личностей, которые могли бы стать его клиентами и, соответственно, покупать за хорошие деньги, предлагаемые им к продаже, раритеты. К этой задаче, как, впрочем, и ко всем остальным, мой патрон относился со всей серьезностью. Он дотошно выяснял возможности новоявленного богатея, его увлечения, маленькие слабости и потом использовал эти знания с большой выгодой для себя. Среди тех, кто покупал у Павла Ивановича его «товар», встречались самые разные личности. От собирателей, для которых покупка произведений искусства и антиквариата были лишь одним из способов вложения денег, до коллекционеров. Павел Иванович из всех своих клиентов больше всего любил коллекционеров, они платили охотнее. В отличие от скуповатых и практичных собирателей, настырно торговавшихся за каждую копейку, эти, одержимые навязчивой идеей, готовы были выложить за обладание вожделенной вещью любую сумму.

Голубкин являлся именно таким двинутым коллекционером, он собирал вещи, имеющие отношение к Наполеону. Неудивительно, что, едва в руки Павла Ивановича попали дорожные часы полководца, он сразу вспомнил о Голубкине. Он идеально подходил для задуманной старым прохиндеем операции: был богат, азартен и до неприличия молод. Последний фактор играл в хитроумном плане Павла Ивановича решающее значение, потому что на роль продавца он решил определить меня. По задумке патрона, мне следовало познакомиться с Голубкиным, завести с ним легкий роман и потом втюхать ему Наполеоновы часы. За тройную цену. «Со мной он будет торговаться, а перед тобой не устоит и выложит не моргнув глазом сколько запросишь», — категорично заявил Павел Иванович. Я отбивалась, как могла, только все приводимые мной доводы на патрона не действовали, и в конце концов мне все-таки пришлось подчиниться приказу.

Я нашла возможность познакомиться с Голубкиным и даже продала ему те злосчастные часы за деньги, на которых настаивал шеф. Тогда нам обоим казалось, что задумка удалась, и только много позже, когда наш с Голубкиным бурный роман подошел к финалу, я узнала, как мы с патроном ошибались. Этот иезуит сразу нас раскупил, а часы купил, причем за дикие деньги, только для того, чтобы иметь повод встречаться со мной. Голубкин оказался пройдохой похлеще моего патрона и быстро понял, что я молода, наивна и меня за содеянное обязательно будет мучить совесть. Голубкин же угрызений совести в принципе не ведал и потому пользовался моей слабохарактерностью, как хотел. Он буквально преследовал меня, задаривая цветами и с утра до вечера обрывая телефон. Наконец обнаглел настолько, что предложил выйти за него замуж. Первые разы, когда Голубкин делал мне предложение, я отказывала мягко, и в ответ он учинял мне небольшие скандальчики в виде битья подвернувшейся под руку стеклянной утвари и шварканья подаренных им же букетов о стену. Последующие отказы сопровождались более бурными проявлениями темперамента, а последнее предложение руки и сердца было сделано в ресторане и закончилось уже полноценным скандалом: услышав привычный ответ, Голубкин одним махом разгромил стол, за которым мы сидели. Привлеченные скандалом посетители глазели на нас и радостно делились впечатлениями. Тут терпение покинуло меня, я встала и ушла, но напоследок поклялась, что встретиться с ним еще раз меня не заставит даже угроза смерти. Но, как говорится, зря зарекалась! Жизнь повернулась так, что нам снова пришлось встретиться.

Перипетии нашего с Голубкиным бурного романа и не менее бурное расставание не стали тайной для моего учителя. На следующее же утро он вызвал меня к себе и устроил грандиозную головомойку. Речь патрона в тот момент отличалась крайней эмоциональностью, а красной нитью через нее проходила одна-единственная фраза: «Ты непроходимая дура, которая не понимает своего счастья». По словам Павла Ивановича, мало что в городе было не по силам Голубкину. То, что нельзя было купить за деньги, он получал с помощью своего авторитета. А если не работало ни то, ни другое, то в ход шла сила. Тоже, кстати, немалая. «И все это могло принадлежать тебе! А ты…» — орал мой опекун и учитель, багровея от душившей его ярости. Дальше шли выражения, которые даже мне, проведшей детство и юность среди дворовой шпаны, казались чрезмерными.