Грехи волка

– Разумеется, можете, миссис Макайвор, – без колебаний ответил Монк. Он хотел проверить, волнует ли его собеседницу, каков будет ответ, и в этом было его оправдание. Дейрдра ему нравилась, но он был готов без колебаний принести ее в жертву, если это могло помочь ему в выяснении истины.

Уна улыбнулась, спрятав насмешку под ровной интонацией и спокойным выражением лица:

– Спасибо. Может быть, дня через два-три вы снова пообедаете с нами?

– С огромным удовольствием, – ответил детектив и, взяв поданные ему Мактиром шляпу и пальто, откланялся.

Замешкавшись на крыльце в размышлении, отправиться ли до Грассмаркета пешком или выйти на Принсес-стрит и поискать экипаж, Монк по чистой случайности оглянулся на дом Фэррелайнов и заметил маленькую изящную фигурку в широкой юбке, выскользнувшую из ближайшей двери и побежавшую по мостовой. Он угадал в ней Дейрдру – ни одна горничная не носит кринолина такой ширины, а для Айлиш или Уны он был слишком мал.

В следующий момент сыщик увидел какого-то человека, переходящего улицу. Когда тот проходил под газовым фонарем, на него упал луч света, и Уильям разглядел грубую одежду и грязное лицо. Взгляд незнакомца был устремлен на силуэт Дейрдры, к которой он торопливо направлялся.

Тут он заметил Монка, на мгновение замер, оглянулся и после минутного колебания бросился бежать тем же путем, каким пришел. Минут пятнадцать детектив провел в ожидании, но неизвестный больше не появлялся, и Дейрдра наконец в одиночестве вернулась в дом.

Глава 6

Сидя в вагоне эдинбургского поезда, Монк успокаивал себя мыслью о том, что испытания, перенесенные Эстер в Крыму, достаточно закалили ее, и потому пребывание в Ньюгейте не будет для нее слишком тяжелым. Он верил, что тюремная жизнь окажется легче пережитого ею в прошлом.

Но он ошибся. Для мисс Лэттерли она оказалась неизмеримо тяжелее. Кое-что в тюрьме было настолько похожим на Крым, что у нее сжималось сердце от воспоминаний и начинало щипать в глазах. Больше всего девушка страдала от холода. Ее трясло, руки и ноги коченели, а по ночам она практически не спала, поскольку, едва ей удавалось задремать, как холод тут же будил ее.

Кроме того, ее терзал голод. Еду приносили регулярно, но слишком мало и очень невкусную. Это тоже напоминало Крым, хотя там можно было не бояться, что ей позволят умереть от истощения. Здесь же, в камере, опасность лишиться сил была реальна, хотя не столь велика, чтобы об этом стоило думать. Раз или два медсестра испугалась, что будет покалечена, – конечно, не пулей или ядром, а надзирательницей, которая не скрывала своей ненависти к заключенной и свободно могла ударить ее или сбить с ног.

Лэттерли не питала ни малейших иллюзий насчет того, что в случае болезни никто не станет о ней заботиться, и эта мысль напугала ее сильней, чем она ожидала. Болеть в полном одиночестве или под злобными взглядами того, кто радуется твоей беде, слабости и беспомощности, – такая ужасная перспектива повергла Эстер в состояние, близкое к панике, на лице у нее выступил холодный пот, а сердце ее учащенно забилось.

Вот в чем было главное отличие ее нынешнего положения. В Крыму девушку окружало уважение коллег и признательность солдат, заботе о которых она отдавала столько сил. Эта любовь и сознание высокой цели могли заменить пищу в минуту голода, согреть в самую суровую зиму, притупить боль… Они даже спасали от страха и помогали победить чудовищную усталость.

А одинокий и ненавидимый человек совершенно беззащитен.

Другим мучителем медсестры оказалось время. В Крыму она отдавала работе каждую свободную от сна минуту. Здесь же ее единственным занятием было сидеть в пустом ожидании на койке – час за часом, с утра до вечера, день за днем. Она ничего не могла предпринять самостоятельно. Все активные действия предстояли Рэтбоуну и Монку, а на ее долю выпала полная праздность.

Эстер запретила себе думать о будущем, представлять ожидающий ее суд, рисовать в уме картины судебного заседания, столь хорошо ей знакомые, поскольку она не раз наблюдала с галереи для зрителей, как ведет защиту Оливер. Теперь все это она увидит со скамьи подсудимых. Будет ли процесс проходить в Олд Бэйли? Быть может, она окажется в том же зале, где уже бывала прежде, остро переживая за других? Вопреки данной себе клятве, девушка постоянно со страхом возвращалась мыслями к предстоящему, пытаясь угадать, насколько действительность будет отличаться от воображаемых ею сцен. Это было похоже на поведение человека, вновь и вновь ковыряющего свою рану, чтобы проверить, в самом ли деле она болит так сильно, как ему показалось, а не чуть меньше или чуть больше.

Как часто она ругала за это раненых, объясняя, что это глупо и вредно! А сейчас вела себя точно так же… Будто, постоянно трогая смертельную рану, можно убедить себя, что она не так опасна, как кажется!

Но в глубине ее сознания теплилась надежда, что, пережив сейчас в воображении все предстоящие мучения, она лучше подготовится к тому моменту, когда они начнутся на самом деле.