Грехи волка

Сыщик понимал, откуда ему знакомо это владеющее им гнетущее чувство – страх и смесь неверия с осознанием неоспоримой реальности происходящего. Это было похоже на то, что пережил он сам, ощутив себя одновременно и охотником, и дичью, когда впервые очнулся в больнице после случившегося с ним несчастья. Он не помнил даже своего имени и, расследуя дело об убийстве Джослина Грея, по крупицам открывал для себя собственное «я». Он и теперь, спустя два года, знал о себе самом далеко не все, и многое из того, что обнаружил, глядя на себя чужими глазами, что-то припомнив, а о чем-то догадавшись, смущало его, ибо некоторые из собственных качеств были ему неприятны.

Однако теперь не время было думать о себе. Он должен распутать нелепую загадку смерти миссис Фэррелайн и роли Эстер в этой истории.

Захлопнув чемодан и прихватив его с собой, Уильям зашел к квартирной хозяйке. Не вдаваясь ни в какие объяснения, он известил ее, что отправляется в Эдинбург по делам и не знает, когда вернется. Та знала его привычки и не обращала на них внимания.

– Хорошо, – равнодушно отозвалась она и поинтересовалась лишь тем, что касалось ее самой: – Но вы, конечно, будете присылать квартирную плату, если ваше отсутствие затянется, мистер Монк?

– Разумеется, – бросил ее жилец. – А вы сохраняйте мои письма.

– Сохраню. Все будет в порядке. Разве когда-нибудь было иначе, мистер Монк?

– Никогда, – неохотно признал сыщик. – До сви-дания.

– До свидания, сэр.

Рэтбоун сдержал обещание, и к тому моменту, как Уилья-м добрался до тюрьмы, в которой содержалась мисс Лэттерли, там уже было получено уведомление о нем как о помощнике самого Оливера, то есть, по сути, как о еще одном адвокате Эстер.

Грузная надзирательница с выражением откровенной неприязни на властном лице проводила детектива по темному, вымощенному камнем коридору до камеры. При виде ее Монк содрогнулся и ощутил давно не испытанное чувство, близкое к панике. Он понимал, в чем дело. Этой женщине было известно, в чем обвиняется Лэттерли: в убийстве пожилой леди, своей пациентки, безоговорочно ей доверившейся, с целью кражи драгоценности стоимостью в несколько сотен фунтов. Этого хватило бы на то, чтобы целый год предаваться роскоши, но не ценой же человеческой жизни! В этих стенах надзирательнице приходилось сталкиваться с самыми различными трагедиями, преступлениями и отчаянием. Она видела озверевших женщин, совершивших убийство своего жестокого мужа, сутенера или любовника, видела несчастных падших женщин, убивших своих детей, видела женщин, воровавших из-за голода или от жадности, женщин коварных, невежественных, порочных, напуганных, глупых… Ей были знакомы все разновидности греха или глупости. Но, по ее представлениям, не могло быть никого презреннее образованной женщины из хорошей семьи, способной отравить доверенную ее попечению старую леди ради обладания тем, без чего можно обойтись.

Тут не могло быть и речи о каком-либо прощении и даже об обычной жалости, которую тюремщицы порой испытывали к воровкам или проституткам, вступившим в жестокую битву с жестоким миром. С завистью и остервенением, свойственными невеждам и униженным, эта женщина будет ненавидеть Эстер за то, что та – леди, и одновременно за то, что та не осталась в привилегированном мире, к которому принадлежала от рождения. Если обладание этими привилегиями – недостаток, то измена им – преступление. Монк ощутил, как страх за Лэттерли ледяной рукой сдавил ему сердце.

Всю дорогу до камеры надзирательница шла впереди, ни разу не оглянувшись. Подойдя к дверям, она вставила в замок тяжелый ключ и повернула его. Даже теперь она не посмотрела на своего спутника, демонстрируя то высшее презрение, которое не в силах смягчить даже любопытство.

Посреди камеры стояла Эстер. Услышав звук сдвигаемого засова, она обернулась, и в глазах ее мелькнула надежда. Но потом она увидела сыщика, и надежда погасла, уступив место боли, настороженности и странной смеси ожидания и разочарования.

На мгновение Монка обожгло ощущение нежности и желание защитить эту девушку, а еще – гнев на происшедшее, на Рэтбоуна и больше всего на самого себя. Он обернулся к надзирательнице.

– Когда вы понадобитесь, я позову, – холодно произнес Уильям. Женщина помедлила, поскольку в ней впервые заговорило любопытство. В лице детектива она заметила что-то, встревожившее ее, и инстинктивно поняла, что он владеет оружием, против которого сама она бессильна, и совершенно не думает о собственной безопасности.

– Да, сэр, – проговорила тюремщица мрачно и вышла, чересчур громко хлопнув дверью.