Грехопадение

— Как, черт возьми… — Внезапная дрожь пробежала по моему телу, когда я прижала подушечку пальца к своему клитору. Моя спина выгнулась дугой, вода брызнула мне в лицо и в уши. Это был чистый сексуальный инстинкт, когда я раздвинула ноги, раздвигая их еще дальше и чувствуя, как бархатная вода ласкает каждый дюйм моей щели.

— Посмотри на меня, Мила. Посмотри на меня! — Его голос был громогласным требованием, и я подняла голову, чтобы посмотреть на него напротив себя. Длинный член был зажат в его ладони, брюки спущены, чтобы я могла видеть его целиком. Каждый взмах его руки заставлял меня быстрее двигать пальцами, сильнее прижимаясь к чувствительному бутону, который в конечном итоге должен был вытолкнуть меня за грань. — Тебе нравится смотреть на меня? Тебе нравится видеть, как я трахаю свою ладонь?

Я застонала, давление нарастало по позвоночнику, угрожая вырваться наружу между ног.

— Отвечай!

— Да, — выкрикнула я. — Да, нравится.

— Тогда смотри, как я кончаю. Смотри, как я выплескиваю свое семя куда угодно, только не внутрь тебя. И пока ты будешь ласкать себя пальцами, знай, что в следующий раз, когда я кончу, я буду смазывать кремом твою сладкую киску.

— Господи, Святой. — Я просунула палец внутрь себя, проникая так глубоко, как только могла, мои ноги дрожали от надвигающегося удовольствия. — Я сейчас кончу.

— Кончишь, и, клянусь Богом, я заставлю тебя пожалеть об этом. Я оттрахаю тебя по полной программе, не позволив тебе кончить ни разу.

— Зачем ты это делаешь?

— Потому что могу. Потому что тебе нужно преподать урок, что за неповиновение всегда приходится платить. Неважно, насколько велико оно или мало. Это твое наказание, Мила. Отказать себе в оргазме, которого сейчас требует твое тело.

— Пожалуйста.

— Скажи мне, — его голос был низким, звенящим эхом похоти, которая когтями впивалась в мою душу, — скажи, чтобы я кончил. Скажи мне, как ты хочешь, чтобы я кончил на весь мой дорогой гребаный костюм.

Его удары стали быстрее. Энергичнее. Отчаяннее.

— Скажи мне, Мила!

— Я хочу, чтобы ты кончил. — Я сжала бедра, мой оргазм грозил вырваться наружу. — Я хочу видеть, как ты кончаешь.

— Блядь, — выругался он, откинув голову назад, выгибая бедра и перебирая руками, пока белые ленты не вырвались из его члена и не попали на белую рубашку.

— Боже! — Мне хотелось кричать. Я хотела плакать. Я хотела кончить, но его предупреждение не дало мне опрокинуться навзничь. Это противоречило всему, чего хотело мое тело, противоречило моей гребаной человеческой природе находить удовольствие. Отказ в оргазме заставил каждую мою мышцу напрячься и жаждать разрядки.

— Хорошая девочка.

Это прозвучало так, будто он насмехался надо мной. Как будто он получал удовольствие от моих мучений. Слезы жгли мне глаза, гнев усиливал мою ноющую потребность.

— А теперь закрой ножки и вылезай из бассейна. — Он встал и сорвал с себя грязную рубашку, бросив ее на землю. — Ужин ждет.

14. СВЯТОЙ

Розовый цвет на щеках и огненно-красные глаза делали ее похожей на богиню. Обнаженная, нуждающаяся в помощи, раскрасневшаяся Милана Катарина Руссо была чертовски сияющей. Я был зависим от цвета ярости в ее радужке, от того, как он превращал ее из простой женщины в сильного и достойного противника. Я бы сказал, что спарринг с ней стал моим любимым занятием. Это вызывало всплеск адреналина в моих венах и заставляло меня желать ее так, как я никогда не желал ни одну женщину. Фактически, ее присутствие в моей жизни ослепило меня от привлекательности всех остальных женщин.

Когда я смотрел, как она раздевается, обнажая каждый сантиметр своего божественного тела, мои мысли были заняты только ею. Я хотел часами смотреть, как она плавает. Наблюдать, как вода ласкает ее тело, когда она с легкостью рассекает поверхность. Но она слишком хорошо играла в эту игру, принимая роль соблазнительницы и заставляя меня терять контроль над собой, чего я не любил. И вот теперь мы подошли к моей любимой части игры между нами — той, где я показывал ей, что зверя не искусить. Невозможно взбодрить дьявольскую кровь, не утонув в ней.

Я поднял взгляд от своей тарелки и заметил, что она так и не притронулась к еде.

— Не голодна?

— Нет.

Я проглотил еду и откинулся на спинку стула.

— Ты выглядишь… как это говорят американцы? Взбешенной.

Ее верхняя губа скривилась.

— Когда девушке отказывают в оргазме, это так действует на нее.

Я улыбнулся.

— И тот факт, что ты сидишь за обеденным столом голая, не имеет к этому никакого отношения?

Она подняла брови и откинулась назад, скрестив руки под голыми сиськами, эти красивые, румяные соски так и просились, чтобы их пососали и пощипали.

— Ты уже не раз крал у меня мое достоинство. — Она пожала плечами. — Быть голой рядом с тобой становится для меня новой нормой.

Я вытянул губы в прямую линию, восхищаясь ее энергичностью, но не ценя неуважение, звучавшее в ее тоне.

— Ешь.

— Я не голодна.

— Это считается дурным тоном, когда кто-то покупает тебе еду, а ты отказываешься ее есть.

Мила наклонилась вперед, ее распущенные локоны рассыпались по плечам.