Греховная невинность

Еву захлестнула волна ненависти и отвращения. Горло обожгло горечью. Ну почему этот невозможный человек не способен говорить ничего, кроме правды? Она знала, что он прав, и это приводило ее в ярость. Она ненавидела себя за эгоистичное желание быть с ним, невзирая ни на что. Ненавидела Адама, поскольку ее прошлое, как и ее настоящее, разрушало все, что составляло суть его существования. Ненавидела за тот почти целомудренный поцелуй, который оставил рану в ее душе. Ибо в сравнении с тем мгновением счастья все остальное казалось ей пресным и бесцветным, неживым.

И она ничего, ничего не могла изменить.

Ева обхватила себя руками, пытаясь приглушить боль. Удержаться от крика, рвущегося из груди. Какая несправедливость…

– Холодно. Вернитесь в дом, Ева. Вы насмерть простудитесь.

– Но если я серьезно заболею, вы придете, сядете рядом и будете держать меня за руку, шепча молитвы, верно? – с горечью произнесла Ева. – Кажется, так поступают священники? Это вас не пугает. Тогда вы сможете смотреть на меня. Потому что я уже не буду представлять опасности, и вы не побоитесь прикоснуться ко мне.

Адам вздрогнул, как от удара. В его синих глазах полыхнуло пламя. Мгновение он смотрел на Еву горящим взглядом, словно волк, изготовившийся к прыжку. В ночной темноте она чувствовала кожей этот обжигающий взгляд.

Адам шагнул вперед, и Еву пронзила дрожь. Он остановился так близко, что их бедра едва не соприкоснулись. Его разбитая кисть, которую он придерживал другой рукой, замерла в каком-то дюйме от груди Евы. Из дома Редмондов доносился приглушенный шум голосов, взрывы смеха. Звуки веселья показались Еве бесконечно далекими, она слышала лишь прерывистое дыхание, свое и Адама.

От его близости ее тело вспыхнуло страстным желанием, затрепетало, запело, словно задетая струна. Кровь, оглушая, ударила в голову, обожгла губы, горло, грудь. Острое пугающее чувство, которому невозможно противиться, обрушилось на нее волной.

Ева вдруг поняла, каких усилий стоило Адаму не касаться ее. Как отчаянно он жаждал этого.

Ей показалось, что стоит ему преодолеть разделявшее их расстояние, и оба они обратятся в пепел.

– Вы вправду считаете меня бесчувственным, Ева? – медленно прошептал он с печальной улыбкой.

Не дожидаясь ответа, Адам отступил на несколько шагов. Он смотрел на нее неподвижно, словно прощаясь. Затем повернулся и зашагал по дороге в сторону пастората.

Ева проводила его взглядом. Тот, кто хорошо себя знает и не изменяет себе, не испытывает сомнений и не оглядывается.

Адам не оглянулся.

Глава 19

Адам поморщился, потянувшись за пером. Каждое написанное слово отзывалось болью в разбитых костяшках пальцев, но он продолжал писать, видя в этом своего рода епитимью. Поначалу рука распухла, но потом опухоль спала, и Адам смог взяться за что-то поувесистее пера. Давая волю ярости, он совершал нечто полезное, к примеру, колол дрова. В последние дни он часто предавался этому занятию.

Адам отбросил перо.

Сорвав с себя рубашку, он вышел во двор, схватил топор и набросился на поленницу. Большие бревна он превратил в короткие поленья, а затем в мелкую щепу для растопки. Он махал топором всю неделю, каждый день, в одно и то же время. По городу уже разнеслись слухи. У Адама появились зрители – множество женщин городка внезапно увлеклись копированием надписей и рисунков на надгробиях. Сгибаясь над древними могильными плитами почивших Эверси, Редмондов, Хоторнов и других горожан, похороненных на церковном дворе, они незаметно наблюдали за пастором. Теряясь в догадках, зачем преподобному Силвейну понадобилось так много дров, они поглядывали на него с набожным восторгом.

Мистер Элдред остановился возле пастората, сияя улыбкой.

– Я был там, когда вы сделали это, преподобный! Здорово вы двинули тому малому. Никогда раньше не слышал такого смачного звука. Он свалился, как куль с мукой! Нагнали же вы на него страху. Бросайте вы проповедовать. Лучше разок вышибить дух из такого грешника, как этот молодчик, чтобы другим неповадно было! Ха-ха-ха!

Все почему-то решили, что Адам ударил Хейнсворта, защищая честь мисс Питни. Как и предсказывала Ева, прихожане охотно простили ему эту вспышку.

Разумеется, с графиней общество обошлось куда суровее. Скандал вокруг нее вызвал всеобщее смущение. Ей немедленно припомнили прошлые грехи. В конечном счете жители Пеннироял-Грин молчаливо согласились, что от этой особы слишком много беспокойства. Она стала отверженной.

Если бы не ее несгибаемый характер, подумал Адам. Все было бы намного проще… не будь Ева самой собой.

«Простите меня, – писала она в своей первой записке, доставленной лакеем. – Возможно, миссис Снит следовало усерднее молиться о спасении моей души?»

Адам смял листок и бросил в огонь.

Затем Ева прислала ему банку меда, надеясь, наверное, что это покажется ему забавным. При других обстоятельствах Адам, возможно, посмеялся бы.

Он передал мед миссис Снит, а та отдала его бедным, которые так и не узнали, что это подарок графини.