Греховная невинность

Ева смотрела, как он, согнувшись, возится с поленьями, и ее охватило щемящее чувство нежности. Любовь переполняла ее, перехлестывала через край, словно в жилах вместо крови плескался и дрожал солнечный свет. Но Ева слишком хорошо знала: это ослепительное сияние быстро меркнет.

Сложись все иначе, она могла бы до конца жизни изо дня в день любоваться этим зрелищем — склоненной фигурой возлюбленного у камина. Наслаждаться домашним уютом, тихими мгновениями счастья, разделенного с Адамом. Но она понимала, как должна поступить, и у нее хватило храбрости сказать об этом.

— Через две недели я уезжаю в Лондон, Адам.

Пастор медленно повернулся. Вначале его лицо оставалось бесстрастным, словно Ева заговорила на незнакомом ему языке. Казалось, он мысленно проговаривает ее слова, пытаясь их осознать.

— Это… ненадолго? — тихо произнес Адам, будто уже знал ответ.

— Навсегда, — мягко отозвалась Ева.

Адам замер в неподвижности. Оглушенный, сломленный.

— Ты не можешь… должен быть какой-то выход… — Он подошел к ней и опустился на колени перед диваном. — Ева… Айви.

— Послушай меня, — сказала она и, обхватив ладонями лицо Адама, нежно очертила пальцем щеку и губы, будто пыталась навсегда сохранить его образ в своем сердце. Он прижал ее ладонь к губам и поцеловал. — Так будет лучше для всех.

— Нет! Позволь мне сказать, пожалуйста. — «Пока я еще владею собой, пока не впал в отчаяние».

— Ты знаешь, жители города никогда меня не примут. Твое существование зависит от того, приходят ли люди в церковь. Скамьи опустеют — и ты лишишься средств. О, твоим прихожанам так повезло, Адам. Ты прирожденный священник, хотя, возможно, ты этого даже не сознаешь. Я просто… восхищаюсь тобой. — Голос Евы надломился. — Ты нужен им. И ты еще можешь быть счастливым… или, по крайней мере, довольным жизнью. Можешь завести семью, детей. Обрести мир и покой в окружении тех, кто тебя любит. А я всего лишь призрак, мешающий тебе жить полной жизнью. Подумай об Оливии Эверси. Во что превратилась ее жизнь? Я не хочу, чтобы подобное случилось с тобой. Я не допущу этого.

Адам смотрел на нее, медленно постигая ужасный смысл ее слов.

— Ты едешь к Лайлу.

— Фредерик не такое уж чудовище, Адам. В самом деле. Конечно, он никогда не будет тобой. Но с честью выполнит все свои обязательства передо мной. Лайл женится на мне. Возможно, у нас будут дети. У Фредерика достаточно денег, чтобы позаботиться о моих близких, и он это сделает.

Собственные слова показались Еве фальшивыми, хотя она говорила чистую правду. Разорвать надвое свое сердце и разбить сердце Адаму ради средств к существованию? Она не могла поверить, что приходится идти на такое.

— Как ты можешь… как ты можешь говорить… о браке с ним и о ваших детях… о том, чтобы лечь с ним в постель… после… — Адам побелел как полотно. Он задыхался, будто только что пробежал милю. — Ева, — тихо, умоляюще прошептал он.

Ева услышала свой голос как бы издалека, словно он принадлежал не ей, а кому-то другому. Иначе она не смогла бы выдержать терзавшую ее боль. Слова графини несли освобождение и смерть.

— Ты знаешь, что иного выхода нет, Адам. Ты знаешь, что я права. Когда ты все обдумаешь, а у тебя будет время поразмышлять… ты поймешь, что я права. Наверное, ты не ожидал, что это случится так скоро, но, возможно, это тоже к лучшему. Я хочу, чтобы мы простились сейчас. Так что поцелуй меня… — Ее голос осекся. — Скажи мне «прощай» и уходи.

Адам резко качнул головой.

— Нет.

— Адам…

Он упрямо смотрел ей в глаза.

Потом наклонился и поцеловал. В этом поцелуе была боль, ярость, любовь и страсть, похожая на бесконечное падение в бездну. Жаркая, оглушающая волна желания обрушилась на Еву, накрыв ее с головой, размывая мысли и волю. И Адам это знал.

Поэтому Ева первой прервала поцелуй, низко опустила голову и закрыла глаза.

— Я хочу, чтобы ты ушел.

Наступила тишина. Потом послышался шорох: Адам одевался.

Вскоре внизу хлопнула дверь, и Еву пронзило острое чувство потери. Ей показалось, что свет в ее сердце угас навсегда.

Глава 25

Мучительная ревность, бушующий огонь, бурлящий поток…

Адам стоял, глядя невидящим взором в окно пастората. Усилием воли стряхнув оцепенение, он заставил себя вернуться к прерванному занятию и нацарапал на листке: «Полевые лилии?»

Он всмотрелся в написанное, надеясь, что вот-вот придут нужные слова и проповедь сложится сама собой. Но чуда не произошло. Адам видел лишь Еву с охапкой цветов в руках, когда он впервые пришел к ней в дом, принеся с собой полевые лилии и…

Он с отвращением зачеркнул единственную строку, расточительно смял почти чистый листок в шарик и швырнул его в другой конец комнаты.

Ева покидала Пеннироял-Грин. До ее отъезда оставалось меньше двух недель.

«Потеряв свою любовь, ты чувствуешь пробоину в душе. Мне казалось, что рана никогда не затянется», — сказал Колин.