Греховная невинность

Этот служитель Божий наслаждался своей победой, точно сам дьявол.

К счастью, улыбка сбежала с его губ, как скрывается за облаками солнце.

Еве стоило больших усилий сохранять самообладание. Однако она знала: лучший способ защиты — нападение. Нужно было выбить почву у него из-под ног.

— И раз уж я перешла к извинениям, наверное, мне следует попросить прощения за слово «чертов», брошенное вам в лицо. Признаюсь, меня испугало ваше внезапное появление.

— А мне понравилось словечко «чертов», — без тени замешательства отозвался преподобный. — Да и вся ваша тирада. Как видите, я только что тоже произнес это слово. В Риме живи как римлянин, вы верно заметили.

— Но… разве священникам дозволено чертыхаться? — удивилась Ева, отвлекшись от своей первоначальной цели.

— О, я уверен, Всевышний часто прощает нам мелкие проступки. Иное дело, если бы я ругался постоянно, да еще с остервенением, с бешеной страстью.

«С остервенением, с бешеной страстью? Сильное выражение для духовного лица», — подумала Ева.

— Возможно, существует некая тайная квота на подобные слова, и если ее превысить, вас ждет кара Господня.

Улыбка пастора разила наповал, словно молния. Ева невольно подалась вперед, как ребенок, пытающийся коснуться рукой радуги. Снова!

Преподобный принял чуть более расслабленную позу.

— Предлагаю вам попробовать, — откликнулся он. — Думаю, здесь понадобится дерзость и необузданность.

И снова в комнате повисла тишина. Увы, две двусмысленности подряд — «необузданность» вслед за «бешеной страстью» — оборвали нескладную, спотыкающуюся беседу. Ева не сомневалась, что пастору пришла в голову та же мысль, что и ей самой: мисс Дагган, из-за которой мужчины стрелялись на дуэли, падали с балконов и держали пари, рискуя потерять состояние, лишь бы заполучить ее, была воплощением необузданности и бешеной страсти.

Ева почувствовала, как прошлое заполняет гостиную, будто на диванах в разнузданных позах развалились ее бывшие любовники.

Как же вытащить разговор из глубокой канавы, куда он неожиданно угодил?

Вернее, как превратить поражение в победу?

— До моего замужества их было двое, преподобный Силвейн.

— Что, простите?

— Двое. Мужчин, — медленно, отчетливо проговорила Ева. — Только двое. Если раньше вы ничего обо мне не слышали, уверена, теперь вам рассказали о моем прошлом, и, думаю, будет лучше прояснить это сразу. В противном случае, недосказанность неизбежно будет отравлять нашу беседу.

Она невольно затаила дыхание, встретив пронзительный долгий взгляд его синих глаз. Казалось, он заглядывает ей в душу, чтобы сосчитать ее грехи.

— Почему вы ограничились двумя мужчинами? Отчего бы не остановиться на шести? Или на семнадцати? Или жадность — тот единственный из смертных грехов, которого вы избегаете?

Пастор произнес это будничным тоном, и Еве не сразу удалось справиться с потрясением.

Она напряженно застыла, приоткрыв рот. Каким-то чудом ее челюсть не отвалилась, удержалась на месте.

— Я… — Из ее горла вырвался лишь жалкий писк.

Этот человек видел ее насквозь. Он откровенно забавлялся.

— Честно говоря, смутить меня гораздо труднее, чем вы, возможно, думаете, миледи, — мягко добавил пастор.

По губам его вновь скользнула лукавая улыбка.

Ева, сама того не желая, завороженно смотрела на него.

— Всего двое, — бессмысленно пробормотала она охрипшим голосом.

— Я не сужу людей, леди Уэррен, что бы вы обо мне ни думали. Скорее, я указываю им путь, если вы понимаете разницу. Так уж вышло, что мне… коротко пересказали вашу историю.

— О, в самом деле? Передайте Колину привет от меня, — с добродушной иронией усмехнулась она.

Преподобный кивнул.

— А поскольку история эта довольно красочная, вы одна из многих… ярких фигур в нашем городе.

— Ах, какая досада. Я всегда находила утешение в сознании собственной исключительности.

— Уверен, вы можете по-прежнему утешаться этой мыслью, — сухо заметил пастор.

— Я ждала, что вы начнете флиртовать со мной, преподобный. Могу я считать это началом?

— Никоим образом. Я понятия не имею, что значит флиртовать.

— Ну, вы обучились бы в два счета. Возможно, если бы…

— Вы неверно меня поняли. Я не нуждаюсь в уроках. — Сказал, точно топором отрубил. Его прямота граничила с грубостью.

Краска возмущения залила щеки Евы. Ей не сразу удалось заговорить.

— Я думала, священники хоть немного владеют искусством дипломатии, — язвительно проговорила она. Голос ее слегка дрожал.

— Уверяю вас, мне оно не чуждо. Однако я подозреваю, что вы не нуждаетесь в дипломатии, леди Уэррен. Вас не назовешь чувствительной и ранимой. Вдобавок дипломатия занимает слишком много времени, а жизнь коротка.

Ева невольно задумалась, что это — оскорбление или комплимент?

На мгновение она лишилась дара речи.

Пастор побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Знаете, почему мне понравилось, как вы вскрикнули «чертов»? — примирительным тоном произнес он.

Вместо ответа Ева украдкой покосилась на потолок, будто ожидала, что с неба вот-вот ударит молния и испепелит преподобного Силвейна.

— Потому что в ту минуту вы были искренней.

— Мне жаль, что так вышло. Вам открылась моя неприглядная сторона.