Греховная связь

Потом он проснулся в луче яркого, как весна, солнечного света. И вновь почувствовал прикосновение знакомой любящей руки — близкой до боли. Он осторожно приоткрыл глаза. Клер сидела на краешке кровати, лицо ее было открытой книгой, в которой с первого взгляда читалась безраздельная и безусловная любовь. При первом же движении его век Клер разразилась неудержимым плачем.

— О, Роберт! — запричитала она, смеясь сквозь слезы. — Это уже второе смертное ложе, у которого я сижу; ради Бога, чтоб больше этого не было! Сколько можно?

С изумлением оглядывал он тихую белую комнату, крахмальную белизну постели.

— Я что, в больнице? — полюбопытствовал он.

— Да, милый. И лучшего места для тебя не придумаешь. У тебя травма головы, пулевое ранение. К счастью, неглубокое, и скоро ты совсем выздоровеешь, но пока надо соблюдать покой. Так что ни о чем не беспокойся. Поспи еще — это самое лучшее.

Он уснул.

В следующее свое пробуждение он был значительно сильнее.

— Сколько я уже здесь?

Ему казалось, это продолжается несколько дней, а то и неделю. Ее ответ был для него полной неожиданностью.

— Со вчерашнего вечера. Вас с Полем нашли на мысе. Он тоже здесь.

Поль! Вот те раз. Поль.

— Как он?

Лицо ее сразу стало мрачным.

— Очень плох. Судя по всему, в него стреляли, но полиция никак в толк не возьмет, где и как.

— Он в сознании? Что-нибудь говорит?

Она покачала головой.

— Врач говорит, что он потерял очень много крови. До сих пор не приходит в себя. Полиция ждет, чтобы допросить его. А потом его заберут обратно, в тюремную больницу.

Роберт взял ее за руку. Теперь он понял, что надо делать, и почувствовал прилив сил.

— Нет, милая, не заберут.

— Что?

— Ш-ш-ш-ш-ш. Последний вопрос. Когда нас нашли той ночью — кто-нибудь с нами был?

Она взглянула на него в полном недоумении.

— А кто там еще мог быть?

— А откуда же полиция узнала, где мы?

— Анонимный звонок, кажется. Из паба, будто бы. Поль заходил туда вечером.

— А я так не думаю, Клер.

Она внимательно посмотрела на него, в глубине души еще не совсем веря, что эта неподвижная белая фигура вновь превращается у нее на глазах в любимого нежного мужа.

— Я слушаю, милый. А что же это такое?

Он взял ее руки и стиснул в своих ладонях.

— Клер, я наделал кучу ошибок, ужасных ошибок, и узнал о них только сутки назад. У меня одна возможность сохранить себя — это честно и искренне принять все как есть и дальше положить жизнь на то, чтобы исправить, что можно. — Он прочел на ее лице тревогу и недоумение. — Видишь ли, мне не хотелось бы тревожить тебя попусту, но ты должна знать все, что случилось, от начала и до конца И если ты решишь, если ты действительно решишь, что не можешь жить со всем этим… жить со мной после случившегося — я все пойму и освобожу тебя от обетов без всяких проволочек. Но прежде, чем ты сделаешь это, милая, — и он поднял ее ладони и прижал к своим губам, словно творя горячую молитву, — прежде чем ты сделаешь это, я хотел бы, чтоб ты твердо усвоила одну вещь: за эти последние дни я понял, как сильно люблю тебя, насколько недостоин тебя и как страстно надеюсь и молюсь, чтобы ты дала мне еще один шанс, и я мог бы попытаться доказать тебе, как много ты значишь для меня и как это для меня важно.

Он прикрыл глаза и нахмурил брови, стараясь сдержать слезы. Не следует пользоваться ее сочувствием или ее мягкостью. Наступило долгое молчание. У него было такое чувство, что жизнь его, подобно перышку, повисла в воздухе и только ждет первого порыва ветра. Наконец она заговорила.

— Роберт, не знаю, что ты хочешь сообщить мне, и было бы глупо полагать, что я тут же прощу тебя, лишь бы не потерять, как я думала, когда приехала сюда. Но одно знаю наверное, — ее чистые глаза заглядывали ему прямо в душу, — то, как ты говорил со мной сейчас, это первый честный и искренний разговор между нами за долгие годы! Поэтому еще глупее было бы — я была бы просто дурой — взять и отбросить все просто так. Давай попробуем. В конце концов, попытка не пытка. Но попробуем вместе. Понемножку. По шажку. И тогда увидим.

— Боюсь, что шажками тут не обойдешься, надо действовать быстро, — с горечью заметил он. — Не могла бы ты найти сестру и попросить ее принести мою одежду? О, Клер, мне так много надо рассказать тебе — и еще больше сделать!

Начинать надо с Эммы, дитя, потерянного чуть не двадцать лет назад и потерявшегося снова. Почему она пропала? Почему полиция не видела ее, когда явилась спасать в ту ночь его и Поля? И куда она могла деться?

Чтобы объяснить все про Эмму, надо было объяснить свои отношения с Алли. Он чувствовал, что никогда сильнее не любил Клер, хотя и понимал, что каждым словом нещадно терзает ее. Обхватив руками колени — этот бессознательный девический жест до сих пор действовал на него безотказно, — Клер, веря и не веря, слушала всю его историю, которую он выкладывал без утайки. То, что неверность, в которой она подозревала его сейчас, на самом деле имела место больше двадцати лет назад, было в каком-то смысле отменой смертного приговора. В то же время подлинным ударом оказался объект любви.