— Ты проверяешь свою еду, прежде чем ее съесть? — спрашиваю я, подняв бровь и скривив губы.
— О, черт, — смеется другой мужчина. — Мы нашли себе вздорную особу.
Рот Майкла растягивается в дразнящей ухмылке.
— Держу пари, ты боишься узнать.
Я усмехаюсь.
— Я встречала гораздо более страшных мужчин, чем ты.
Что-то мелькает в его взгляде. На мгновение, но я готова поклясться, что ему стало меня жаль.
Но мне определенно привиделось это, потому что он такой же, как они. В нем нет ничего хорошего.
Он продолжает смотреть, словно не зная, что со мной делать, вздергивает свой широкий подбородок, поднимая одну густую бровь.
— Я должен поблагодарить тебя.
Когда я не спрашиваю, за что, а мои глаза впиваются в него, на его лице появляется хитрая ухмылка.
— За то, что дала мне понять, что мне нужна лучшая охрана.
— Тебе нужно много чего получше.
Я не могу удержать свой рот от движения или от того, чтобы залезть ему под кожу, и я знаю, что делаю это, если мускулы на его твердой челюсти дергаются.
— Например? — непринужденно говорит он, делая еще один хищный шаг ко мне, слова проскальзывают медленно, как угроза.
Но я стою на своем. Я не покажу ему страха.
— Например, тебе бы по-лучше характер. — Я издала небольшой смешок. — Ты кажешься немного сердитым. — Я наклоняю свое лицо к нему. — Это морщины у тебя на лбу?
Мой палец указывает на это место, и неприятный шрам на его щеке подергивается.
Другой парень разражается смехом, пытаясь сдержать его, но терпя ужасную неудачу.
— Ты думаешь, что ты смешная? — спрашивает Майкл.
Но прежде чем я успеваю произнести хоть слово, он одним плавным движением оказывается прижат ко мне, его тело прижимается к моему, его рука обхватывает мое горло так сильно, что я едва могу дышать.
— Потому что я вовсе не считаю тебя смешной. — Его пистолет все еще зажат в другой руке, и он прижимает его к нижней части моей челюсти, вдавливая свое лицо в мое.
Я пытаюсь сделать вдох, но он впивается пальцами еще глубже, его глаза полны ярости.
Я в аду, а это его хранитель.
Мои легкие сжимаются, и дышать становится едва возможно, особенно когда он смотрит на меня так — словно через секунду моя жизнь закончится, и Кайла останется одна. Я изо всех сил стараюсь держаться так, чтобы не бояться, чтобы он меня не напугал, но у меня ничего не получается. Потому что я нужна своей подруге, и моя храбрость может стоить ей всего.
— Пожалуйста, отпусти меня, — умоляю я, с трудом выговаривая слова, и мне противен этот звук.
Умолять мужчину о чем бы то ни было заставляет меня содрогаться, но иногда мы должны делать грязные вещи, чтобы выжить — или, в моем случае, помочь другим.
— Пожалуйста. — Я чувствую, как влага собирается в моих глазах, и меня больше не волнует, что он видит слабость, которую я отчаянно пытаюсь скрыть.
Я пытаюсь набрать воздух в легкие, хотя грудь горит.
— Мне очень жаль.
Мои вдохи и выдохи соперничают за пространство. Мое сердце болит, мое тело тоже. Я больше не могу. Он не отпустит меня. Я просто знаю это. Он будет играть со мной, пока я не превращусь в плоть и кость. Игрушку, как и для всех остальных. Я буду принадлежать ему столько, сколько он захочет, и никто меня не спасет.
Я больше не буду так жить. Я лучше умру. Я закрываю глаза, слезы скатываются по щекам.
— Просто сделай это, — шепчу я, медленно открывая глаза и рассматривая последнего мужчину, который когда-либо причинит мне боль.
Я чувствую себя трусихой, сдающейся, недостаточно сильной, чтобы спасти себя, но я не смогу. Только не с ним.
— Покончи с этим. Я не выдержу больше ни секунды этой жизни. Просто убей меня. Кайла поймет. — Мои губы дрожат, когда я свирепо смотрю в глаза монстра. — Она была права. Смерть — единственный выход.
Мое зрение затуманивается от слез, и на одно мгновение, когда я смотрю в глаза человека, в руках которого находится моя жизнь, я определенно вижу это. Его лицо смягчается, всего лишь на долю, всего лишь кусочек человечности появляется, как свет во тьме, взывая ко мне.
Его взгляд проникает сквозь туман в моих глазах. Жесткий. Глубокий. Волна за волной его взгляд, который я не могу понять или осмыслить. Как будто он пытается разобрать меня по швам, узнать, кто я на самом деле. Но он ничего не находит под собой. Той девушки больше нет, а та женщина, которой я являюсь… от нее ничего не осталось.
Его брови напрягаются, а грудь расширяется от долгого вдоха. Есть ли сочувствие в этих глазах? Ко мне?
Нет, такой мужчина, как он, не сочувствует. Он берет. Он причиняет боль. Он не прощает. Он не понимает. Он убивает. И я благодарна, что оказалась следующей в очереди.
Когда он не стреляет в меня, когда его хватка на моем горле немного ослабевает, мое дыхание сбивается, гнев нарастает.
Я кладу обе руки на его оружие.
— Какого