Она издала слабый стон, и он поймал его ртом, а его теплая ладонь начала подниматься вверх по внутренней поверхности бедра. Кончики пальцев коснулись влажных волос, скрытых под сорочкой. Внутри у нее все горело и разбухало. Она чуть изменила положение, подалась животом к его пальцам, отчаянно желая ощутить их между ног, где гнездилось и трепетало желание.
Ах! У нее перехватило дыхание. Здесь. Здесь. Его палец ласкал ее плоть. Ее бедра сомкнулись, сжали его руку.
Он делал это снова, и снова, и снова. Костяшки его пальцев, теплые и гладкие, двигались взад и вперед, потирали, ласкали, дразнили и возбуждали. Ее бедра снова сомкнулись, а мускулы, о существовании которых она, не подозревала, пробудились и принялись за дело.
Она вздохнула со всхлипом, когда его палец вошел в ее тело, и он принялся ласкать ее внутри. Его палец скользил внутрь ее все глубже и глубже, медленно, неустанно, все время производя восхитительно сладостные круговые движения в ее горящей плоти.
Наконец ее тело содрогнулось. Ее мускулы сжали его палец, а он все продолжал ее ласкать, пока судорога не перестала сотрясать ее тело и она, задыхаясь, не упала лицом на его плечо.
— Это то, — пробормотал он, прижимаясь тубами к ее волосам, — что я хотел сделать с тобой в летнем домике.
При этой мысли ее мускулы вновь начали сокращаться.
Он позволил своему пальцу очень нежно и осторожно выскользнуть из ее тела, оправил ее платье и прижал ее к себе, покачивая в объятиях. Его щека покоилась на ее голове. Эванджелина обвила руками его грудь и крепко сжала его. Сердце его билось так же быстро, как ее собственное. Его возбужденный мужской орган прижимался к ней.
— Могу я тебя потрогать? — спросила она.
Ей показалось, что он, покоившийся возле ее бедра, стал еще тверже.
— Не здесь, — ответил он. — Здесь слишком грязно и заставлено.
Она подняла голову, и их взгляды встретились.
— Когда же?
— Эванджелина… — Его голос был хриплым и прерывался, взгляд горел сдерживаемой страстью. — Ты не должна ко мне прикасаться, потому что…
— Я хочу… — Она погладила его щеку ладонью, прикусила его губу. — Я хочу… всего.
Он сглотнул:
— Всего?
Она прижалась губами к его рту и кивнула:
— А ты?
Она ощутила движение его мужского органа вперед и вверх и улыбнулась. Возможно, он этого не сознавал, но тело его уже дало ответ. Она поцеловала его.
— Сегодня вечером, — пробормотал он, задыхаясь. — Я приду к тебе сегодня вечером.
Глава 23
Он пришел к ней через дверь, замаскированную книжным шкафом.
Эванджелина положила кочергу, которой ворошила дрова в камине, и повернулась к нему лицом. Гэвин был полуодетым, в одной рубашке.
Он прошествовал к ней через комнату от панели, теперь уже вставшей на место, и остановился. Напряженность его взгляда горячила ее плоть больше, чем огонь камина за спиной.
Она нерешительно шагнула к нему.
— Чего ты ждешь?
— Тебя.
Его губы улыбались, но в глазах было такое выражение, будто он намеревался проглотить ее.
Она оглядела свою спальню. Книжные полки — одна, другая, камин, зеркало, постель.
Он оперся ладонью о каминную полку и склонил голову, выжидая.
— Я в твоем распоряжении.
Его темные глаза ни на секунду не отрывались от ее лица. Он смотрел на нее сверху вниз, серьезный, сосредоточенный, и жар в его взгляде свидетельствовал о едва сдерживаемом нетерпении. Он был из тех мужчин, кто знает, чего хочет, добивается, чего хочет, берет то, чего хочет. И все же он не делал этого. Он предоставил ей право решать.
Вдруг она почувствовала, что тонкая хлопчатобумажная сорочка душит ее, что она тяжелая и толстая, будто шерстяная. Она почувствовала, что тело ее уже отвечает на мужской запах, исходящий от его кожи, на темную страсть в его глазах, на силу, таящуюся в его мускулах.
Она протянула к нему руку и провела кончиками пальцев по его плечу, потом по всей руке от плеча до запястья. Он не двинулся с места. Он держал себя в узде. Ради нее.
Ее тело затрепетало от сознания этого.
— Сними рубашку, — попросила она. Мгновенно он скинул с себя это досадное препятствие, и оно упало к его ногам.
Он продолжал стоять и ждать, напряженный, собранный, позволяя ей делать то, что она хочет.
— Ты… не должна делать то, что тебе неприятно, — проговорил он тихо, и слова его звучали хрипло и напряженно.
— Я хочу, — ответила Эванджелина почти шепотом, — хочу всего.
Он опустил ресницы. Ноздри его раздувались.
Не в силах больше медлить, Эванджелина обвила его шею руками и прикоснулась губами к его губам.
— Поцелуй меня, — прошептала она.
Когда его зубы разжались, ее язык проник в его рот. У него был именно такой вкус, какой ей запомнился. Пряный. Мужской. Мощный. Ее завтрашний отъезд разобьет ей сердце. Но у нее оставался сегодняшний вечер.
Он прижимал ее к своему рту, к обнаженной груди и к своему восставшему естеству.