Таким образом, Доддс считает источником религиозной идеи Гомера о психическом (божественном) вмешательстве интеллектуалистическую интерпретацию характера и поведения человека, и это можно считать новым словом в современном «гомероведении». Однако автор оставляет открытым вопрос о происхождении столь ярко выраженного интеллектуализма (рационализма) Гомера, апеллирующего в наиболее сложных ситуациях к человеческому разуму как к высшей инстанции. («Может быть, разум поможет?», Илиада, XIV, 62). Складывается впечатление, что Доддс, по существу, исходит из оспариваемой им идеи об «изначальности» рационализма греков. Надо полагать, что многое в рационализме Гомера не было бы загадочным, если бы автор обратился к социально-политическим условиям гомеровской Греции и, в частности, к гомеровской («военной»)демократии.
Несмотря на некоторые попытки объяснить трансформацию религиозных идей как результат социально-политических изменений, происшедших в греческом обществе VII-VI веков до н. э., автор ограничивается лишь крайне общими высказываниями об «экономическом кризисе» и «глубоком политическом конфликте» VI века, делая при этом акцент на распаде патриархальной семьи в греческом обществе в тот период, в результате которого личные права сына расширяются за счет ограничения прав отца.
Несмотря на попытки автора исследовать «неосознанные желания», проявляющиеся во сне и в видениях, методом психоанализа, положительных результатов он достигает преимущественно тогда, когда объективно отходит от этого метода. Упоминая, например, о традиционном (гомеровском) отношении к снам как к «объективным» явлениям и о разделении снов на виды (вещие, невещие, символические и т. п.), автор раскрывает новые аспекты некоторых высказываний древнегреческих философов. О Гераклите, например (и отчасти о Ксенофане), он говорит: это первый философ, который не только дискредитировал «объективный» характер сна, но и отверг практику снов в целом, призывая следовать не сновидениям, а объективно существующему «общему».
О трактовке Демокритом снов и сновидений автор пишет следующее: «Демокритовская атомистическая теория снов как эйдола, которые постоянно эманируют из людей и предметов и воздействуют на сознание спящих, проникая в поры их тела, несомненно, является попыткой подвести механистическую основу под объективный сон и подтверждением гомеровского понимания объективного характера сна. Эта теория предвосхищает "телепатические сны", объявляя, что эйдола переносят образы умственной деятельности существ» (с. 180). Трудно сказать, в какой мере Демокрит предвосхитил так называемые «телепатические сны», но признание им «объективности» как сновидений, так и богов тесно связано, по нашему мнению, с его теорией познания и является последовательным выводом из его материализма, а не результатом его «непоследовательности», как это обычно утверждается в нашей популярной (а иногда и в академической) литературе по истории философии.