Она решительно направилась к дереву. Но сколько ни всматривалась, так и не смогла найти ни прямого попадания в ствол, ни хотя бы даже оцарапанной коры. Через минуту безуспешных поисков наконец сдалась и вернулась к Азарову.
— Подозреваю, что все пострадавшие на дуэлях — просто жертвы случайностей, — недовольно заметила девушка, признавая свой промах.
— Вот уж ничуть не бывало, — не согласился он.
Отошел на десяток метров дальше, вскинул пистоль и под скептическое выражение на лице Дробышевой сделал свой выстрел. Одарил ее озорной улыбкой нашкодившего мальчишки, уверенного в том, что утер ей нос.
Господи, как же ему все-таки идет улыбка. Нет, она ничего не забыла. И хотя сказала, что простила, до полного искупления ему еще далеко. Правда, и не оценить всего того, что он уже сделал, не могла. Но… Одно дело — принять решение умом. И совсем другое — сердцем. А оно… Хм. А чего это она любуется его улыбкой и бесконечно счастливым видом?
Григорий приблизился к девушке, хитро подмигнул, мол, знай наших. Забрал у нее пистоль и начал укладывать оба ствола в футляр. Причем всем своим видом давая понять, что ничего важнее этого занятия для него попросту и быть не может.
— И что, не пойдете посмотреть, попали или нет?
— Не-а. Я и так знаю, что попал, — все так же дурашливо ответил он.
Алина смерила его взглядом и решительно направилась к дереву. Правда, не дойдя до него полпути, вернулась обратно.
— Попали. В самый край среза, но попали, — поморщилась она.
— Погрешность на разброс пули, — удовлетворенно кивнул он и пояснил: — У этих пистолей он укладывается в круг диаметром порядка тридцати сантиметров. Но не менее половины ложатся значительно кучнее.
— То есть тот убитый на вашей знаковой дуэли погиб не случайно?
— Он, как и я, прекрасно знал о том, что дуэльный пистолет — достаточно точное и смертоносное оружие. Нужно просто уметь им пользоваться. Этот гусар, переполняемый гонором и спесью, замыслил самое обыкновенное убийство.
— Хотите сказать, что могли отправить на тот свет и тех двоих его помощников?
— Разумеется. С ними риска было даже меньше. Потому как право первого выстрела вовсе не способствовало их быстрому успокоению. А когда человек волнуется, его рука не так тверда, как хотелось бы. Впрочем, вы это и сами знаете.
— И отчего же тогда они остались живы?
— Ганин замыслил убийство. Они же учудили проказу. Жестокую, оскорбительную, но проказу. А мне было достаточно просто трех поединков кряду, чтобы меня вышибли из училища.
— Я так и подумала. Но ведь первый вполне мог вас убить.
— Мог, — пожав плечами, согласился Григорий. — Но, признаться, тогда мне было плевать. Хотите — верьте, хотите — нет, но, обидев ту, которая занимала мои мысли в течение двух лет, я не видел себе прощения.
— Громко сказано, Григорий Федорович, — отвернувшись, чтобы он не заметил румянец на ее щеках, произнесла Алина.
Вообще-то, напрасный труд. Потому как Азаров прекрасно рассмотрел ее покрасневшие кончики ушей. Что тут же породило его удовлетворенную улыбку. Возможно, он еще не прощен. Скорее всего именно так. Но уже на пути к этому.
Правда, пока ему светит только дружба. На большее рассчитывать попросту глупо. И в этом целая проблема. Это от ненависти до любви один шаг. От дружбы — куда как больше. Впрочем, сдаваться он все одно не собирался. У него есть как минимум пять лет. Особа эта упрямая, а потому пока не отслужит свой срок в гвардии, не успокоится.
Н-да. Ощущая себя прожженным интриганом, Григорий не заметил за собой ни учащенного дыхания, ни раскрасневшегося лица, ни легкой дрожи в пальцах. Так что кто из них взволнован больше, нужно еще разобраться.
— А я гляжу, вы всегда и во всем стараетесь получить двойную выгоду, — все так же не оборачиваясь, тихо продолжила Алина. — Наказать себя за недостойное поведение и одновременно разыграть комбинацию с отправкой в Испанию. Удовлетворить мое стремление драться с вами на поединке и в то же время использовать это для примирения.
— Все не так… Кхм-кхм, — едва не дав петуха и только теперь осознав, насколько он смущен, возразил Григорий.
При этом девушка резко обернулась и, приметив растерянный вид спутника, озарилась улыбкой. Его состояние ей польстило. Да и приятно сознавать, что не ты одна испытываешь неловкость момента. А еще… Нет, это не может быть нежностью, разлившейся у нее в груди. Бог весть, что это, но точно не нежность.
Скорее всего это откат после напряженного утра. Она наконец осознала, что все миновало и страшное так и не случилось. Точно. Все именно так. Привычка все и всегда расставлять по своим местам сработала и сейчас. Ну и, как обычно, это принесло ей успокоение.
— С вами не так просто, Алина Владимировна. Вот как вижу вас, так и начинаю делать глупости, — все же закончил Азаров.
— Григорий Федорович, быть может, хватит этих томных вздохов? Право слово, чувствую себя героиней бульварного романа.
— Хм. Ну не о бронеходах же мне с вами разговаривать.