Гремучий ручей

Они познакомились на балу. Помнится, дед Стефан внял тогда мольбам Габи и отправился вместе с ней и нянюшкой в Вену. Ах, как волновалась Габи! С какой тщательностью выбирала свое самое первое бальное платье! Она выбирала, а у деда были какие-то свои неотложные дела, переговоры, сделки. Он приглядывал за Габи со стороны, но нянюшка всегда-всегда оставалась рядом незримой тенью. Сказать по правде, Габи ее стеснялась. Высокая, темноглазая, смуглолицая – была она такой же суровой, как и дед. Суровой, мрачной, со скверным характером. А еще она тоже любила Габи. Любила и не сводила с нее глаз. Может по дедовой указке, а может, по собственному разумению. Они даже к модистке ходили вдвоем! Что уж говорить про чудесные венские кондитерские и магазины! Что уж говорить про парки! Габи поначалу смущалась. Или, вернее сказать, стеснялась этой хмурой, одетой во все черное женщины, а потом вдруг поняла, что нянюшка каким-то удивительным образом умеет не привлекать к себе внимание. Словно бы и нет ее, словно бы ходит Габи по всем этим чудесным местам в одиночестве.

Но на бал нянюшку не взяли, и Габи была этому очень рада. Она давно уже не маленькая девочка, ей уже пошел девятнадцатый год! Сколько ж можно жить под присмотром?!

Она и деду так сказала! Встала напротив, заглянула в черные, почти такие же черные, как у нянюшки, глаза и сказала:

– Довольно, дедушка! Я уже взрослая!

Думала, начнется спор. Они часто спорили по поводу и без, но дед лишь усмехнулся в ответ.

– Вижу, что взрослая, – сказал с какой-то непонятной грустью в голосе. – Но меня-то ты на бал пустишь?

…Ах, какой чудесный, какой сказочный это был бал! Первый взрослый бал в ее жизни! Первый полонез! Первая мазурка! Ее учитель танцев мог бы гордиться Габи, если бы оказался на том балу. И ее модистка порадовалась бы тому, как восхитительно сидит на ней платье из жемчужно-серого шелка. И старый ювелир оценил бы сияние бриллиантов в ее диадеме. И этот высокий, светловолосый, ясноглазый мужчина в элегантном смокинге тоже оценил. И первое, и второе, и третье! Он смотрел на Габи с таким нескрываемым восхищением, что уши ее тут же предательски вспыхнули.

Его звали Дмитрий Радич. Никаких пыльных титулов, никакого ненужного пафоса. Просто Дмитрий. Такое красивое имя! Почти такое же красивое, как и он сам!

Наверное, вот так, на балах, и рождается первая любовь. Во всяком случае, Габи тогда так подумалось. Она как-то сразу поняла, что это любовь. Ее никто этому не учил, но она все равно поняла. Наверное, дед тоже понял, потому что нахмурил черные брови. Ничего не сказал, не поманил пальцем, как маленькую, но во взгляде его промелькнуло что-то темное, тревожное. Это темное и тревожное обдало ледяным ветром, почти погасило пожар в ее душе. Почти. За тот крошечный огонек, что еще теплился, Габи была готова бороться. Даже с дедом!

До самого рассвета они не обменялись с дедом и парой фраз, но взгляд его Габи чувствовала каждую секунду. Наверное, и ее партнеры по танцам тоже чувствовали, потому что ладони их делались ледяными, а взгляды стылыми. И только Дмитрий пылал и ничего не боялся. И только его руки обжигали даже сквозь тонкий атлас перчатки.

А дед продолжал хмуриться. Он хмурился, когда они сидели в карете друг напротив друга в робких рассветных сумерках. Он хмурился во время обеда и во время ужина, и даже во время их привычной вечерней прогулки по Венским паркам. А Габи злилась! Она не сделала ничего дурного! Она просто стала взрослой! Да, так иногда случается, когда маленькие пташки превращаются во взрослых птиц. Деду придется смириться.

Вот только дед мириться не собирался. Как и прежде, за Габи незримой и молчаливой тенью следовала нянюшка. Наверное, так бы все и закончилось, так бы и погас тот робкий огонек в душе девушки, если бы не Дмитрий. Дмитрий не забыл и не сдался. Искал ли он этой, с виду случайной и невинной, встречи в парке? Габи была почти уверена, что искал, что навел справки, узнал и то, где она живет, и то, какими дорожками гуляет. Теперь они гуляли этим дорожками вместе. Они с Дмитрием впереди, нянюшка все той же незримой тенью следом.

… – Расскажешь деду? – Габи пошла напролом, говорила зло и дерзко.

– Про что? – Нянюшка щурила черные глаза, смотрела словно бы сквозь нее.

– Про него… Про нас… – Шла уже вторая неделя их прогулок, разговоров, взглядов, касаний. Огонь в душе Габи полыхал уже в полную силу, и никому-никому его было не загасить!

– Про вас. – Нянюшка нахмурилась. Она молчала очень долго, словно решала что-то для себя. – Следовало бы.

– Но ты не расскажешь? – Габи обняла нянюшку за костлявые плечи, прижалась щекой к ее жесткому от крахмала воротнику.

– Я не расскажу. Ты должна рассказать сама, Габи.

– Он не поймет! – Габи знала, что скажет ей дед. Она уже слышала его низкий, суровый голос: – Габриэла, в первую очередь ты должна думать о долге перед родом.