Гремучий студень

Мутная и вонючая вода из котлована фонтаном ударила в небо. Всех, кто был поблизости, окатило с головы до ног.

– Убедились? – кричал Кашкин городовым. – Все, как я прежде сказывал. Волна до небес!

Но товарищи не оглянулись. Контуженый Евсей мотал головой и беззвучно, по-рыбьи, разевал рот. Мартын растирал кровь по лицу – острый ощепок от взорванного ограждения вспорол ему щеку.

Оцепеневшая толпа начала оживать. Застонала, заохала, заголосила на разные лады. Еще секунда и люди побегут, ослепленные страхом, не разбирая дороги, сшибаясь и топча упавших. Паника вспыхивает подобно лесному пожару и пожирает все на своем пути. Если вовремя не остановить.

– Восславим Господа, уберегшего нас от гибели! – раскатился над площадью бас священника.

Толпа еще подрагивала, словно дикий зверь, порывалась сорваться с места, но все больше людей поворачивались к часовне.

– Восславим Матерь Божию, Пресвятую деву Марию…

Люди истово крестились, в едином порыве падали на колени. Мужичонка в самом центре толпы сорвал шапку, бросил в снег и запел, притопывая дырявыми башмаками:

– Эх, эх, лапоточки мои,
Все вы ходите как будто не туды!

На него зашикали сразу отовсюду, мужичонка умолк, но продолжал приплясывать. А потом воздел руки к небу и завопил: «Живой! Живо-о-ой!»

Этот крик окончательно разорвал толпу на тысячи отдельных личностей. Одни ощупывали себя – все ли руки-ноги целы, другие обнимались с родными или с незнакомцами, третьи рыдали, то ли от страха, то ли от счастья – кто их разберет. А прочие подталкивали соседей локтями и приговаривали: «Ведь на волосок от смерти были, да?»

Митя очнулся и обнаружил, что лежит на спине. Он с трудом перевернулся на живот, встал на четвереньки, отряхивая грязный снег с шинели. Поднял треуголку с нелепым желтым пером.

– Бесовская растрепка! – пробурчал он. – Лучше бы тебя разнесло в клочья.

– Не скажи, она твою голову сберегла. Ты знатно приложился затылком о булыжники. Без этого потешного заклада мог бы убиться.

Мармеладов сидел, подтянув колени к подбородку. Порох, также промокший насквозь, осматривал пролом в заборе, ограждающем котлован. Он протянул руку и помог подняться сыщику, а потом и Мите.

– Что это у вас в кулаке зажато, Родион Романович?

– Копейка медная. Нашелся в толпе один сердобольный человек, сжалился над убогим.

– Да, братец, это ты ловко придумал. «Подайте, люди добрыя!» Хе-хе… Вот тебе и награда за спасение. А я заберу этот валенок, в память о нашем приключении.

Лукерья заботливо набросила на плечи сыщика пальто.

– Приключение, – фыркнула она. – Сплошное ребячество, честное слово! Вы очень рисковали.

– Вы тоже.

– Хорошо, что все закончилось благополучно.

– Закончилось? – усмехнулся сыщик. – Нет, все только начинается. Теперь у меня к бомбистам есть личный счет – за испорченный костюм.

– Все вам шуточки! – возмутилась журналистка. – А я до сих пор дрожу. Ой, надо же вернуться за шубкой. Да ее, скорее всего, уже стащили…

– Ничего, г-н Шубин купит вам новую.

– Кто такой г-н Шубин?

– Долго рассказывать.

– И с чего вы решили, что я приму шубу от незнакомого мужчины? – вспыхнула Лукерья. – Вы что же думаете, что женщину можно купить дорогим подарком?

– Рад, что к вам вернулась привычная задиристость, – улыбнулся Мармеладов.

– Насмешник! Не желаю вас видеть. Слышите? Никогда!

Лукерья резко развернулась на каблучках и зашагала к Никольской улице. Сыщик хотел было пойти следом, но Порох удержал его за руку.

– Вот что, Родион Романович! Вы доказали, что заслуживаете доверия. Однако…

Он достал папиросу из портсигара, но прикурить не смог, поскольку коробок спичек промок насквозь. Полковник в гневе смял картонку и продолжил:

– Однако я пока не уверен, что вы в этом деле не преследуете собственных интересов, ничего общего с государственными интересами не имеющих.

– Оставьте ваши подозрения, Илья Петрович! Я просто хочу вернуть украденные деньги директору сберегательной кассы, – Мармеладов смотрел вслед уходящей журналистке, надеясь, что она обернется и, вместе с тем, понимая всю тщетность такой надежды. – О, чуть не забыл. Я хотел просить вас о помощи. Директор театра не горит желанием принять нас с Митей, а мне непременно нужно с ним поговорить. Может быть, отправимся к г-ну Тигаеву вместе? С такой поддержкой он ответит на все вопросы.

– Театр… Деньги… Что за мысли у вас? Тут империя рушится! – Порох оглядел площадь, запруженную народом, представляя, что она могла и вправду стать красной от крови. – К дьяволу исполнительный комитет. Ждать больше нельзя, бомбисты Бойчука совсем озверели. Завтра я устрою засаду на Красных воротах, а заодно и по всем прочим «красным» адресам, которые отыщутся. Скрутим эту гниль до того, как они бомбу установить успеют. А вот после того, как арестую всю ячейку, непременно позову вас. Сходим в театр, а если захотите, то и на ипподром, и в зоосад. Больше же никаких проблем у нас не останется!

– Недооцениваете вы значение театра для воспитания патриотических чувств или, напротив, революционных устремлений в душах юных сограждан.