Гремучий студень

– Думаешь, держиморды тупые и ничего не понимают? Понимаем, Степка, – Порох окончательно успокоился, перейдя в философское настроение. – Я на своем веку уже столько вольнодумцев перевидал, прежде чем в Нерчинскую отправить. Да и в мировом масштабе, так сказать, насмотрелся. Знаешь, что революционеры первым делом создают, когда к власти приходят? Свою полицию. Им без этого нельзя. А для чего? Чтобы бороться с инакомыслием. Вот вы общество назвали «Народная воля» – красиво, внушительно звучит. В прокламациях. По сути же хотите собственную волю народу навязывать. И чем вы лучше самодержавия?

В дверь просунулась голова незнакомого жандарма.

– Доставили, ваше высокородие! Прикажете ввести?

Порох кивнул, не отводя взгляда от лица бомбиста, он явно готовил какой-то дерзкий сюрприз и хотел удостовериться произведенным впечатлением.

В дверях появился Харитон, привратник доходного дома на Покровском бульваре и полицейский стукач. Полковник указал ему на арестанта:

– Узнаешь посыльного, который приносил вино артисту Столетову в день убийства?

– Никак нет-с!

– Шта-а-а? – возмутился Порох. – Сам же раньше описывал: брюнет – высокий, тощий, малолетний. А теперь не узнаешь?! Может, ты с бомбистами заодно, чумичка?

Харитон побелел и начал сбивчиво тараторить:

– Зачем заодно? Я же верой и правдой… Но этот совсем не похож. Ошибиться невозможно. Посыльный был волосом светлее и в плечах разлётистее. Да, к тому же у него родимое пятно приметное, на шее и подбородке. Багровое такое.

– Что же ты, падаль подзаборная, прежде ничего про пятно не сообщал?! – Порох набросился на привратника, потрясая кулаками.

– Забыл, – пролепетал стукач.

– Забыл?! Мы за что деньги платим?! Чтобы все запоминал и в тот же день докладывал. А ты…

Он распекал Харитона, даже не взглянув на бомбиста. Потому и не заметил удивления, мелькнувшего в глазах Огонька. Сработал-таки сюрприз! Выдал себя арестованный, а все пошло бы насмарку. Но Мармеладов бдительности не терял.

– Илья Петрович, а дозвольте мне побеседовать с г-ном Пиросом наедине.

– Зачем это? – распаленный Порох огрызнулся и на сыщика.

– Вы лишь время теряете, – спокойно ответил тот. – Этот юноша ненавидит охранку столь сильно, что скорее откусит себе язык, чем выдаст вам, где скрывается Бойчук. А я побеседую с ним по-свойски, как убийца с убийцей.

– Так он вам все и расскажет, – хмыкнул полковник. – А впрочем, обедать пора.

Он взмахом руки прогнал жандармов и Харитона, а следом вышел сам, набросив прокуренную шинель.

– Где тут поблизости хороший ресторан имеется?

Зашагал к выходу, топоча подковами на каблуках. Потом вернулся, подозвал двух полицейских, велел сторожить дверь кабинета и вбегать по малейшему крику. Мало ли что случится…

XXXIV

Мармеладов открыл окно и впустил морозный воздух. Живительный поток ветра разрезал плавающие по комнате пласты дыма на ломтики, словно пудинг.

– Вот так-то лучше. Не понимаю, как можно думать, если такой чад колышется, – сыщик присел на краешек стола, глядя на Огонька сверху вниз.

Тот взгляда не поднимал, сидел, насупившись, не проявляя интереса к беседе. Мармеладова это не смущало, он продолжал говорить вроде бы сам для себя.

– Всегда полезно проветривать. Не только помещения, но и голову. Дым рассеивается, сразу появляется четкость и все становится понятно без лишних вопросов… Хотя, сказать по чести, один у меня все-таки остался: а кто придумал взорвать императора в театре, во время представления на Рождество – Бойчук или Тихоня?

Он спросил как бы невзначай, между делом, и Огонек попался в ловушку, машинально ответил:

– Бойчук. А Тихоня с самого начала возражал, – тут он и осекся, поднял на сыщика глаза, огромные и испуганные. – В-вы откуда про театр знаете?