– Мелочь. Всегда так бывает, что какой-нибудь пустячок, пошлейшая мелочь, может все предприятие испортить, – Мармеладов постучал пальцем по цилиндру на своей голове. – Вы вот шляпу забыли в этом самом саду, а после ни разу не спохватились о ней. Вот себя и выдали. Но уважьте теперь мое любопытство: где вы взяли бомбу – ту, что убила актера? Как я понимаю, кроме Бойчука в банде никто не умел работать с гремучим студнем…
– Мы все учились понемногу, – вздохнул Тихоня, – но рисковать бы я, конечно, не стал. Бойчук много экспериментов делал. Бутылку он собрал еще в сентябре, хотел опробовать хитрость – отправить в участок под видом подарка для городовых. Устройство хитрое: вынешь пробку и от любого наклона или встряски происходит взрыв.
– А эта штука пригодилась, чтобы устранить Столетова. Скажу вам, как литературный критик, многие писатели увидели бы в том прекрасный философский сюжет: зло, сотворенное актером в молодости, к нему же и вернулось.
У лестницы, ведущей в сад, послышались оживленные голоса. Тихоня уткнул ствол револьвера в грудь своего собеседника.
– Много говорим, а мне по-прежнему не понятно: как вы узнали, что деньги спрятаны в клумбе?
– Помилуйте, да где же еще? – Мармеладов улыбался, словно не замечая оружия. – Я сначала ошибся в рассуждениях. Думал, вы совершили грабеж в интересах ячейки и все деньги потратите на подготовку покушения. Но оказалось, что ваши соратники ничего не знают о деньгах. Тут меня и осенило: вы предали всех и хотите сбежать с деньгами. Стало быть, сообщника в саду у вас не было. Деньги вы никому не передали. Но и с собой носить не могли – риск огромный, вдруг в полицейском участке учинят обыск и прощайте денежки. Спрятали где-то. Но где? Уверенности, что Шубин с кассиром будут ждать десять минут, не было. Выходит, вы предполагали погоню, и сверток с деньгами прятали быстро, да еще и средь бела дня. Осмотрев клумбу, я понял, что единственное место, которое нельзя разглядеть из гостиницы или с лестницы – под вот этим самым ангелом. Шаткий камень нашел в пять минут. А вы это место еще с детских времен помните? С тех пор, как гуляли в саду? Гостиница-то Кокоревская на месте бывшего пансиона построена.
– Вы не колдун! Вы сам дьявол!!! – вскричал изумленный бомбист. – Отдайте деньги, я слышу, сюда кто-то идет.
– Расчет был верный. Забираете деньги позднее, когда страсти улягутся и вместе с Клавдией уезжаете… Предположу, что в Америку. Страна свободы и больших возможностей, как же, как же… Европа вряд ли пришлась бы вам по вкусу, тем более, что у Бойчука могли остаться сообщники где-нибудь в Швейцарии. Захотели бы мстить, – Мармеладов говорил задумчиво, чуть прикрыв глаза, не обращая внимания, слушает Лавр или нет, он расставлял на места последние детали головоломки. – В первую ночь вы хотели вернуться сюда за украденной добычей, уже без грима, но в саду дежурила полиция. А на следующий день вы уехали в Калугу, где и провели все это время, представляя «Позднюю любовь» для стареющего графа.
– Отдайте деньги, Мармеладов, – свободной рукой Тихоня схватил сыщика за плечо, потряс, выводя из задумчивости. – Да, да, вы все угадали. Отдайте деньги, и я поспешу к Клавдии…
– Поспешите? Да вы уже опоздали, – в голосе сыщика не было и намека на сострадание. – Начиная свое представление, вы думали, что следствие будет вестись неспешно, с ленцой, как обычно. Но, на вашу беду, ограблением заинтересовался полковник Порох. Этот следователь настолько горяч и взрывоопасен, что в рамки обычного расчета не укладывается…
– Опоздал? Что… Что это значит? – бомбист побледнел, это было заметно даже в свете тускнеющего фонаря, в котором постепенно кончалось масло.
– Порох за столь короткий срок провернул то, на что у любого другого следователя ушел бы месяц, а то и два. Он отыскал тайное логово бомбистов в Хапиловке и сегодня на рассвете взял его штурмом.
– Клавдия…
– Мертва.
Тихвинцев завыл, страшно и горько. Упал на колени, стал царапать камни и биться головой о клумбу, не замечая боли, а может быть, наоборот, желая причинить себе как можно больше боли. Тут он заметил револьвер, выпавший из рук, и поднял на Мармеладова дикий взгляд, в котором уже почти не осталось человеческого.
– Вы спросили, за что Столетов так ненавидел императора? За то, что Алексашка отнял у него все – крестьян, деньги, имение. К тому же отец лишился надежды на лучшее будущее. Ничего страшнее этого быть не может, – Тихоня зачерпнул пригоршню грязного снега, утер лицо и встал во весь рост. – По той же причине я сейчас ненавижу вас.
Фонарь, в котором окончательно выгорело масло, погас, мигнув напоследок язычком пламени.
И в тот же миг грянул выстрел.
XXXVII
Порох взбежал по лестнице, обгоняя Митю и жандармов, и первым оказался на смотровой площадке.
– Стой! Не сме-е-ей! – орал полковник, на ходу выхватывая свой револьвер.
Он опоздал всего на долю секунды. Пуля, выпущенная во мраке, с отвратительно-влажным чмоканьем ввинтилась в живую плоть, тут же эту жизнь и отнимая. Послышался звук рухнувшего тела и быстрые шаги по влажному снегу.