Гремучий студень

– Кашкин надоумил. Царство ему небесное… Мы обсуждали бомбиста Ярилу – помните того, кудлатого? – и городовой сказал: «Я еще понимаю шевелюру сбрить, чтобы не узнали, но как бы он смог волосы нарастить?» Сначала я пропустил это мимо ушей. Но потом стал размышлять. Столетова без бороды уже много лет никто не видел. Сбрить ее – и не признают в лицо. А по части грима вы истинный гений, – сыщик провел пальцем по щеке актера, стирая толстый слой театральных белил. – Даже Островский не заметил подмены, хотя он с г-ном Тигаевым много лет на короткой ноге. Хитро придумали – шторы задернуть, чтобы дневной свет не проникал. А при свечах грим распознать сложнее. Вы отказывались принимать меня и Митю, поскольку боялись, что мы сможем узнать вас. Но приоткрыли дверь, чтобы подслушать наши пререкания с секретарем, а когда взорвалась бомба в «Лоскутной», дернулись от испуга и не удержали тяжелую створку. Выдали, что кто-то скрывается в кабинете. Вот я и решился привлечь г-на Островского. Отказать писателю, который озолотил театр своими пьесами, вы не могли. Это было бы слишком не по-тигаевски, а потому подозрительно. И вы рискнули. Скопировали голос директора, его походку и манеры, причем скопировали великолепно. Все же вы очень талантливы. Уж простите, что эти аплодисменты запоздали, – сыщик несколько раз хлопнул в ладоши, – но тогда, в кабинете, я не хотел показать, что узнал вас.

– Теперь вы врете, – скривил губы Столетов. – Как вы могли узнать меня?

– Вас выдал смех. Вы засмеялись злобно, так же, как и во время нашего первого визита к вам на квартиру. Даже показалось, что я услышал хохот призрака.

– Смех – так себе доказательство. Ни один суд не примет, – артист продолжал глумиться в лицо Мармеладову.

– Но я же не судья. Мне достаточно и малейшего сомнения. А дальше я проверку устроил, для подтверждения. Вы не сумели повторить слово doppelganger, и не сразу поняли, что оно значит. А в кабинете г-на Тигаева много книг на немецком языке. Гете, Гейне, фон Эйхендорф. И все зачитанные…

– Хитро, – Порох похлопал сыщика по плечу. – Но как вы додумались, что Столетов жив? Это же невозможно с точки зрения вашей любимой логики. Сама мысль абсурдна!

– Как раз логика и привела меня к окончательному выводу, – Мармеладов распрямился и сделал три шага, чтобы согреться. – Я вспомнил то, что бормотала Луша… Лукерья Дмитриевна, да. Она подслушала разговор бандитов. Хруст сказал: «После обеда заехал к главарю, он велел грохнуть Тихоню». Но это противоречит фактам. К тому времени Бойчук – главарь ячейки, как мы думали, – был уже мертв. В этом я не сомневался. Да и зачем убивать Тихоню? Кто вместо него сыграет на сцене роль Столетова? Покушение сорвется! Но бандитов это не беспокоило. Стало быть, они знали, что премьера все равно состоится и царь посетит театр. Но это возможно лишь в том случае, если жив Столетов. Так я выяснил, кто на самом деле отдает приказы в этой ячейке.

Сыщик снова подошел к артисту.

– Сегодня в театре вы сказали, что выгодно утаить известие о смерти Столетова. Якобы пеклись о доходах театра. Но ваша выгода была в другом. Вы хотели убить императора, и это еще можно было устроить. Вряд ли сами стали бы метать снаряды и подставляться под пули жандармов. Но притворяясь директором театра вы могли пристроить Клавдию убирать театральные ложи, и она не вызывая подозрений у охранки, рванула бы бомбу… Только как бы вы объяснили свое воскрешение?

Он задумался на минуту, а потом снова захлопал в ладоши.

– Разумеется! Вы бы играли роль Тихвинцева, который налепил на себя бороду Столетова. Двойной обман. А после убийства императора вы бы просто исчезли, прихватив кассу г-не Тигаева. Куда навострились? В Америку? Как же, земля свободы, о которой восторженно мечтал ваш сын. Но мы-то с вами не мечтатели. Понимаем, что Америка – земля капитала. Богатому иностранцу там всегда будут рады, и вряд ли спросят, каким образом тот разбогател.

Столетов скрежетал зубами, не глядя на сыщика.

– Разложили по полочкам, г-н бывший студент, – следователь тоже не смотрел на Мармеладова, он буравил глазами убийцу. – Но одна загадка осталась. С какого перепугу вы, Столетов, хотели бросить бомбу в царя? Вам же плевать на народ и волю, на свободу и равенство.

Артист плюнул на снег, демонстрируя свое презрение.

Порох влепил ему оплеуху.

– Все равно расскажешь! И не таких ломали.