Гренада моя

Алина бросила взгляд окрест в поисках отца или мачехи. Владимира Олеговича в пределах видимости не наблюдалось. А вот Виктория нашлась практически сразу. Причем она постоянно держала падчерицу под присмотром. Девушка указала взглядом на дверь, ведущую в сад. Мачеха слегка повела плечами, явно напоминая о соблюдении приличий, и медленно моргнула в знак согласия.

В парке оказалось если не многолюдно, то вполне оживленно. Освещенные электрическими фонарями аллеи, гуляющие по ним пары. Хм. Вообще-то, далеко не только пары, но и небольшие группы мужчин. Оно и понятно, все же в помещении шумно, а укромных уголков на всех не хватает.

В саду оба ориентировались слабо, а потому шли, не особо заботясь о направлении. Разве что, так уж само собой получалось, отдалялись от дома. Правда, это вовсе не значило, что аллеи становились менее обитаемыми. Молодые люди обосновывались в беседках и на лавочках, обрамленных подстриженными кустами.

— А отчего вы пользуетесь китайским веером? — поинтересовался Григорий, просто чтобы поддержать беседу на ничего не значащую тему.

— Причин несколько. В сложенном виде бумажное опахало прячется в костяной короб. Такая компактность подходит моему платью. В раскрытом состоянии не уступит по параметрам большому вееру. И, наконец, он может послужить оружием.

— Оружием?! — не удержался от недоверчивого восклицания Азаров.

— Вы напрасно иронизируете, — с милой улыбкой заметила девушка. — Наш бывший садовник, кореец Ким, многому меня научил. Я слишком слаба физически, а значит, должна бить точно по болевым точкам. Но даже в этом случае мне лучше воспользоваться подручным средством. И веер вполне для этого подходит.

— Позвольте с вами все же не согласиться.

— Ваше право, — пожав плечами, легко уступила Алина. — Григорий Федорович, лучше объясните, как так случилось, что вы оказались бронеходчиком.

— Ну, раньше-то я был вполне подходящего росточка. И только за последний год вымахал как каланча, — с горькой ухмылкой ответил парень.

— Но вас не перевели в другой род войск.

— Оставили при училище. Я окончил его с отличием, а потому удостоили должности инструктора по вождению и боевой подготовке.

— Обидно?

— Обидно, — подтвердил Азаров. — Ну да той обиде быть недолго. Я буду писать прошение о бессрочном отпуске.

— Хотите ехать в Испанию? — догадалась девушка.

Поколение, выросшее после Великой войны и потрясений Гражданской, буквально грезило Испанией. Молодежь рвалась в бой с фашизмом. Газеты и пропаганда всячески муссировали эту тему. Кто-то говорил о том, что император совершает ошибку, поддерживая республиканцев, фактически свергших своего короля. Другие, наоборот, поминали Францию, бывшую союзницей России. Третьи утверждали, что Алексей Второй попросту отправляет в горнило плавильного котла горячие головы, где те по большей части благополучно и сгорят. Но для молодежи это все не имело значения. Их сердца пылали чувством справедливости, а бурная энергия требовала выхода.

— Испания — это моя единственная возможность оказаться в кресле пилота бронехода. Эта мысль осенила меня меньше часа назад.

— Мне кажется, что с таким ростом вы в лучшем случае можете рассчитывать на бронетяг.

— Вполне вероятно. Но это все лучше, чем учить военному делу юнкеров, ни разу не вдохнув гарь сражений.

— Хм. Громкие и пафосные слова, — хмыкнув, с грустью произнесла девушка. — Война — это страшно. А передовая — страшно вдвойне.

— Я знаю.

— Я не об участии в бою, будучи прикрытым броней.

— Я знаю, — упрямо гнул свое подпоручик.

— Откуда?

— Я видел вас. Два года назад. При обороне десятой заставы. Знаю, что вы практически в одиночку остановили наступление роты японцев и были награждены Георгиевским крестом.

— Вы меня видели? — искренне удивилась Алина.

О ее награждении в свое время писали газеты. Один репортер долго с ней разговаривал, сочувствовал, задавал вопросы. Выслушивал ответы, в том числе и весьма резкие. А потом написал очерк. Она до сих пор хранит ту газету, хотя ни разу больше не перечитывала ее. Тот газетчик написал настолько четко, выверенно, правдоподобно и эмоционально, что вновь переживать все это у Алины не было никакого желания.

Но Азаров говорит, что видел ее. Она же его не помнит. У нее очень хорошая память. Практически исключительная. Она помнит многое из того, что и запоминать-то не следует. Разве что наутро никак не может вспомнить сны. Знает, что ей что-то снится. Порой вскакивает от кошмаров или просыпается в слезах, а иногда — с легким сердцем. Но что ей снилось, как ни силилась, припомнить не могла.

— Да, видел. Уж простите, но вы тогда предстали в образе эдакой растрепанной и чумазой валькирии.

— Только усохшей, — фыркнула Алина.

— Ну зачем вы так? Вам к лицу ваш облик. Он произвел на меня неизгладимое впечатление. И с той поры вы стали только краше.

— Кхм. Странно, но я вас не помню. А этого не может быть. Если бы я вас встречала, то непременно бы запомнила. Я помню лица всех солдат, даже тех, которых видела лишь убитыми, — смутившись, произнесла она.

— «Сорока»… — начал было Григорий.