Гренада моя

Хм. С одной стороны, обидно. С другой… Да правильно все, чего уж там. Коль скоро франкисты уже начали контратаковать, то отойдя, вновь ринутся в атаку. И, разумеется, на «Муравьях». А значит, можно будет разделать их под орех, даже если машин окажется вдвое против прежнего. Броня там всего лишь противопульная.

Ну и если бы Азарова прибили на том поле – они тоже поступили верно. Обнаружить себя раньше времени – подставиться под огонь «Тарантулов», лобовая броня которых пулеметам не по зубам. А так пропустили бы в боевые порядки и расстреляли в борта. Потом уж и с наступающей пехотой разобрались бы. Так что верно все.

– Живой! Живой, дьявол! – Рауль буквально рухнул перед ним на колени.

Вгляделся в изможденное и чумазое с разводами лицо. Схватил за виски, от души тряхнул, чем вызвал болезненный спазм, и, резко подтянув Азарова к себе, заключил в крепкие объятия. Какая уж тут субординация, когда, наблюдая за схваткой, испанец успел несколько раз похоронить своего пилота.

– Р-рауль, т-тише. Т-тише, ч-чертяка, – отчего-то заикаясь, произнес Григорий.

– Что? Что не так? Ты ранен? – тут же отстранился механик.

– Г-го-олова болит. С-сильно.

С переднего края донеслись винтовочные выстрелы и пулеметные очереди. Не иначе как противник осознал, что броня сейчас для них, по сути, ловушка, и солдаты поспешили десантироваться, атакуя обороняющихся в пешем порядке. Не такая уж и глупая идея. Тем более если экипажи додумаются опустить свои машины пониже, а десант станет наступать, укрываясь за ними, как за бронетягами.

– Что с головой? У тебя кровь! – заметив кровотечение из ушей, едва не выкрикнул молодой человек.

– Д-да т-тихо ты. Ме-эня, похоже, к-контузило.

– Ага. Хорошо, – проговорил Рауль уже значительно тише.

Как следствие, пропали и болезненные ощущения. В смысле от его воплей, конечно. Какофония боя неизменно вносила свою лепту. Но это все же куда менее болезненно, чем от криков испанца.

– Вы ложитесь, – все же вспомнив о субординации, перешел на «вы» Рауль.

Старший механик помог ему улечься, подложил под голову шлемофон. Хм. И впрямь так полегче. А ведь помнится, еще в рубке Азарову хотелось отдохнуть. Похоже, его тело, и больная голова в частности, чувствует, в чем он сейчас нуждается больше всего.

– Знаете, господин подпоручик, я вот смотрю, как русские сражаются у нас в Испании, и даже не могу представить, как же вы тогда будете драться за свою родину. Ненавидите друг друга, обзываетесь, грозитесь, но всегда деретесь как никто другой.

– Не-э з-знаю, Рауль. Н-наверное, это и й-есть русский характер. Любить – так без остатка, не-энавидеть – т-так всей душой, а сражаться – та-ак д-до последней к-капли крови.

– Красиво сказали.

– Это да. С-со-обрал в кучу все самое вы-ыс-соко-опарное, что п-пришло на ум.

– Как вы сказали?

– Не-э забивай себе голову, – вслушиваясь в перестрелку, ответил Григорий. – П-похоже, пальба затихает. А, Р-рауль?

– Да, похоже.

– Тогда помоги-ка м-мне. Н-нужно уходить отсюда. Н-наверняка сейчас опять начнут у-ут-тюжить артиллерией. А эт-то еще что такое? Го-осподи, зан-няться же нечем.

Азаров вперил удивленный взгляд в кинооператора. Будь у него все в порядке с ушами, то уже давно услышал бы стрекот работающей камеры. Военный корреспондент, приникнув к видоискателю, снимал происходящее. И судя по его улыбке, он чрезмерно доволен самим собой и той картинкой, которую успел ухватить.

Впрочем, каким бы фанатиком своего дела он ни был, отсняв момент, когда испанец, подставив плечо, повел прочь изможденного пилота, корреспондент выключил аппарат, закрыл крышками все три объектива и поспешил на помощь механику. В том, что вот-вот вновь начнется артобстрел, он тоже не сомневался. И лучше бы побыстрее отдалиться от передовой. Вот пристроит отснятый материал в безопасном месте, а тогда уж и вернуться можно.

Глава 2 Пасаремос

Снаряд разорвался настолько близко, что бронированный вагон ощутимо тряхнуло. Стоявший на столе стакан в подстаканнике наконец добрался до края столешницы и свалился на пол, огласив помещение звоном битого стекла. На фоне творящегося вокруг форменного ада этот довольно мирный звук воспринимался как инородный.

Станция в настоящий момент подверглась массированному артиллерийскому обстрелу. Наличие крупных калибров и интенсивность обстрела указывали на участие нескольких бронепоездов со стапятидесятимиллиметровыми орудиями. Наверняка подтянули и гаубичные батареи.

– Лев Давидович, прибыл вестовой с позиций бронепоездов! – вбежав в вагон, выкрикнул мужчина с красной звездой политработника на обшлаге.

– Что там? – не ожидая ничего хорошего, спросил Троцкий.

– Налет штурмовой авиации. Зенитным огнем сбили четыре самолета. Но противнику удалось разбомбить железнодорожное полотно в трех местах. Все пять бронепоездов отрезаны и практически лишены возможности маневра.

– Та-ак, – недовольно выдал Троцкий.