Гренада моя

Зрение постепенно возвращалось, и хотя глаза все еще слезились, теперь он все же мог не просто рассмотреть своего извечного соперника, но и различить выражение на его лице. Хм. А ведь там нет злорадства, как и на лицах его двух товарищей. Только задумчивость.

– Звучит убедительно, Гриша. Так что я не стану записывать это себе в актив. – Князь ухмыльнулся и добавил: – У меня сложилось такое впечатление, что этот дикий ангелочек расправился бы не менее стремительно и со мной.

– Это могли бы подтвердить восемнадцать японцев, отправленных на тот свет ее нежной ручкой.

– Так это та самая девочка с десятой заставы? – удивленно вскинул бровь Бабичев.

– Она.

– Хм. Жаль. У меня уже завтра поезд. Хотелось бы познакомиться поближе, но думаю, что сегодня это излишне.

– И не только сегодня. Она поступает в наше училище.

– В таком случае шансов нет у тебя, Гриша. Я же уже не принадлежу к личному составу училища и распределен в гвардию.

Это да. Князь как отличник выбрал для службы лейб-гвардии Волхонский броненосный полк, базировавшийся в одноименном селе в предместьях Петрограда, а потому его офицеры в столице были гостями нередкими. Так что у Алексея есть возможность для более удачной охоты.

Все так. Едва узнав о желании девушки стать бронеходчицей, Бабичев, как и Азаров, сразу приписал ей свойственные девицам-юнкерам вольности. И, признаться, Григория это сильно разозлило. Правда, он все же предпочел сдержаться. Вот не вязался ее образ с повадками девиц-юнкеров, хоть тресни.

– Прошу прощения, господин Полянский?

Сказано это было достаточно громко, а потому присутствующие не могли не обратить внимания на происходящее. Говорил мужчина во фраке, слегка за пятьдесят, среднего роста и крепкого сложения. Его отличали молодцеватый вид и пышные усы, эдакий гусар.

– Да, это я, – растерянно ответил ему незнакомый мужчина.

Лет тридцать, худощавого сложения. Впрочем, скорее жилистого, уж больно сильными выглядели его руки. Григорий сразу распознал человека, которому лично приходится иметь дело с железом. Что говорится, рыбак рыбака видит издалека. Роста среднего, курчавые волосы коротко стрижены. Уж не наличествует ли в его крови африканская примесь? Помнится, однажды такое смешение дало России поистине гениального поэта.

– Сергей Геннадьевич? – продолжал уточнять «гусар».

– Совершенно верно. А в чем, собственно, дело? – дрогнувшим голосом уточнил Полянский.

Руки-то сильные, и сам вроде не рохля. Но явно трусоват. Еще не зная, что происходит, поспешил испугаться. Вон как глазки забегали, Григорий едва сумел сдержаться, чтобы на его лице не появилось презрительное выражение.

– Ганин Юрий Петрович, – представился «гусар» и тут же пустился в объяснения: – Видите ли, милостивый государь. В начале Великой войны я потерял правую руку. В то время я имел неосторожность во всеуслышание заявить, что прилюдно поцелую зад тому, кто сможет мне вернуть мою утрату. К слову, я в это попросту не верил. Но вам удалось совершить невозможное, за что я безмерно благодарен! – Ганин поднял правую руку в черной лайковой перчатке, несколько раз сжал и разжал пальцы.

– Очень рад, что мое изобретение помогло вам вновь обрести руку. Мне остается искренне надеяться, что она не подведет вас, – облегченно произнес инженер, поняв, что его хотят всего лишь поблагодарить.

– Не так быстро, уважаемый. Не так быстро, – покачал головой Ганин.

– Что вы имеете в виду? – вновь насторожился инженер.

– Только то, что я хозяин своему слову. И коль скоро сказал, что поцелую ваш зад при стечении народа, то так оно и будет. Попрошу вас снять брюки.

– Вы с ума сошли?! Я не стану этого делать ни прилюдно, ни приватно.

Инженер попытался пройти мимо, но Ганин перехватил его за плечо и с силой водворил обратно к барной стойке. Двое молодых людей, сопровождавших «гусара», поспешили развернуть и уложить Полянского на стойку. После недолгой борьбы любитель держать свое слово поправил пышные усы, обозрел с гордым видом всех присутствующих и приложился губами к голой ягодице брыкающейся жертвы.

Никаких сомнений, кто-то в издевку решил припомнить Ганину неосторожно оброненную им фразу. Тот же, будучи спесивым и гонористым, пожелал отстоять свою честь. Такие личности ради такого дела не пожалеют никого, будь то родители или их жизнь.

Конечно, оказаться в положении инженера мог любой. Даже на Григория нашлась бы другая сила, способная лишить его возможности сопротивляться оскорблению. Но у него точно достанет сил и мужества, чтобы ответить на подобный выпад. А вот инженер… Красный как рак Полянский попытался сбежать, но вновь был остановлен Ганиным.

– Сударь, я требую удовлетворения, – заступив дорогу, потребовал он.

– Что? – скорее пискнул, чем произнес, пораженный инженер. – Но я… Но вы сами…

– Я прекрасно знаю, что я сам. Но вы посмели сказать, что я сошел с ума. Я считаю подобные высказывания по отношению ко мне оскорбительными.