Гренадилловая шкатулка

— Для Монтфорта не существовало такого понятия, как дружба. Он в каждом видел соперника. Окружал себя соседями равного с ним положения — из самомнения, а не потому, что эти люди были ему приятны. Ему нравилось щеголять своим богатством, молодой женой, библиотекой, коллекциями ценных вещей. Чужая зависть льстила его самолюбию. А на самом деле ему было плевать и на родных, и на друзей, и на свое имущество.

Несмотря на то что страх за Элис по-прежнему не покидал меня, я вдруг встрепенулся — словно чья-то невидимая рука схватила меня за ворот, заставляя смотреть на то, что я доселе отказывался замечать. До этой минуты Фоули представлялся мне олицетворением бесстрастности и самообладания, хотя при необходимости он не стеснялся опускаться до шантажа и коварных уловок. Я не забыл, как он угрозами привлек меня к участию в расследовании, как умышленно утаил от меня письмо Партриджа и заставил ассистировать Роберту Монтфорту.

Но, в общем и целом, он всегда был спокоен, как безмятежная гладь озера. Посему я немало удивился, когда он вдруг выказал мимолетное душевное волнение. Какие же чувства испытывал он к Монтфорту? Зависть? Желание отомстить за какую-то обиду? Я вспомнил, как он поднял меня на смех, когда я осмелился предположить, будто у него было веское основание желать смерти Монтфорту. Может, его насмешки ввели меня в заблуждение, и я пошел по неверному пути? Может, я ошибся, не уделив должного внимания истории их отношений?

— Когда вы познакомились с лордом Монтфортом, милорд?

— Мы были знакомы с юности. Разве я не говорил вам, что в молодости мы все вместе — Брадфилд, Монтфорт и я — путешествовали по Италии? Мадам Тренти была моей находкой, и какое-то время я даже думал, что люблю ее. Наша связь продолжалась, пока не вмешался Монтфорт. Он соблазнил ее — полагаю, не очень красиво, — а потом, как вам известно, бросил ее и забрал ребенка. В этих поступках — вся его сущность.

Я пожал плечами.

— Мадам Тренти тоже не отличалась добродетельностью. Не брезговала вымогательством, если это сулило выгоду. Бесстыдно обманула Партриджа и погубила его.

— Разве это снимает вину с Монтфорта? Возможно, это он заразил ее своей безнравственностью. Возможно, она стала такой из-за него.

Я чуть улыбнулся, давая понять, что в какой-то степени согласен с ним, и увел разговор в другую сторону.

— Если вы столь низкого мнения о нем, зачем же вы принимали его приглашения? Вас это характеризует не лучшим образом.

Последовала затяжная пауза; когда он наконец ответил, голос у него был мрачный.

— А вы не подумали, Хопсон, что у меня могли быть свои причины?

— То есть вы утверждаете, что пользовались его гостеприимством, потому что хотели ему отомстить? Что вы видели в его смерти свое спасение? Что это вы повинны в его гибели?

Фоули презрительно улыбнулся и потер нос носовым платком из красивого цветастого шелка.

— Успокойтесь, Хопсон. По-моему, мы уже обсуждали эту тему. Как и я, вы прекрасно знаете, что Монтфорт погиб не от моей руки.

— Ничего такого я не знаю. Насколько я помню, в момент выстрела вас не было за столом. И мне только с ваших слов известно, что Роберт Монтфорт находился рядом с вами все то время, что вы отсутствовали в столовой. Так, может, вы настаиваете на этом утверждении, чтобы обеспечить алиби себе, а не ему? Не сомневайтесь, при первом же удобном случае я уточню у него ваши показания.

— Да, но ведь не я правил той коляской, которая чуть не задавила вас и пронеслась под окнами дома мадам Тренти. Уж в этом-то вы, должно быть, уверены?

— Не обязательно. Я ведь сказал, что не разглядел человека, который пытался переехать меня. Я видел только его плащ. А в то утро, когда погибла Тренти, мисс Аллен могла попросить коляску для вас. Не исключено, что это вы кутались в плащ, который я видел.

— И зачем бы я стал покушаться на вашу жизнь и убивать Тренти?

Я немо смотрел на него, не находя разумного объяснения, хотя доводы Фоули меня не убедили. Он подождал немного и, видя, что я молчу, покачал головой, словно досадуя на мою тупость.

— Как бы то ни было, вы не поняли сути, — произнес Фоули, встретив мой укоряющий взгляд. — Я имел в виду другое. Мы все лицемеры в той или иной степени. Все люди скроены одинаково — и челядь, и знать. И даже вы, Хопсон, не можете притязать на безгрешность.

— Я не стал бы притворяться другом человека, которого презираю, — парировал я.