Гренадилловая шкатулка

Монтфорт сердито посмотрел на жену и сына. Спустя мгновение, громко пыхтя, он поднялся из-за стола, прошаркал мимо меня к окнам и раздвинул портьеры. Ничто не доставляет ему такого удовольствия, как вид из этой комнаты, заявил он, категорически запретив закрывать шторы до конца вечера. Он сложил рот в угрюмую складку, и после уж никто из участников застолья не осмелился высказать ему свои возражения, хотя в окнах, кроме темноты, видно ничего не было, а в щели задувал ледяной ветер, что всем причиняло неудобство. Дамы, поджав губы, молча тряслись от холода, покрываясь гусиной кожей, поскольку все они были в декольтированных платьях. Мужчины тоже примолкли. Монтфорт в сопровождении сонного пса, следовавшего за ним тенью, нетвердым шагом прошествовал к своему месту во главе стола и медленно опустился в кресло.

Один только Фоули, на другом конце стола, не утратил присутствия духа. Он возобновил разговор с Брадфилдом. Что они обсуждали, я не слышал, но, судя по тому, как подергивались, словно вспугнутые пауки, черные брови Фоули, речь, вероятно, шла о каком-то драматическом событии. Спустя несколько минут и все остальные, набравшись смелости, продолжили застольную беседу. Поверенный Уоллес попытался завладеть вниманием мисс Аллен. Та с восторгом слушала Роберта, разглагольствовавшего о предстоящем путешествии в Италию.

Мисс Аллен — ее тонкий нос покраснел от холодного сквозняка — пыталась расспросить племянника о поездке, но тот, явно не замечая ее, увлеченно беседовал с Элизабет о Риме. Склонившись к ее лицу, он что-то доверительно шепнул ей и продолжал свой рассказ. Вскоре я услышал громкий всхрап и странное рычание, слетевшие с губ Монтфорта. Роберт повернулся к нему, озадаченно морща лоб. Неужели эти звериные звуки издал его отец? Отчего он вдруг так рассвирепел?

— Вам плохо, отец? У вас больной вид. Опять подагра? — заботливо поинтересовался он.

— Даже если мне нездоровится, я попросил бы тебя не кричать об этом на весь белый свет, дабы не усугублять мои муки. Может, ты, конечно, возомнил себя врачом, но уверяю, У тебя просто разыгралось воображение.

Роберт опешил от столь суровой отповеди.

— Я ни в коей мере не хотел усугублять ваши страдания. Просто меня беспокоит ваше самочувствие.

— Я сам решу, когда и с кем обсуждать свое самочувствие, Роберт, — зло бросил его отец. — А тебя, Элизабет, я попросил бы не забывать о гостях.

Словно получив пощечину, Элизабет вздрогнула и потупила взор. На голове у нее был напудренный белый парик с вплетенными в пряди шелковыми розочками и листиками, платье из алого шелка было украшено черным кружевом. Богатство одеяния, казалось, только подчеркивало бледность набеленного лица. Восхитительная черная мушка отделилась от ее верхней губы и, затрепыхав в воздухе, упала ей на грудь. Элизабет погладила белый локон, лежавший у нее на плече, будто в прикосновении к чему-то мягкому искала защиты от грубости мужа. Потом взяла веер и принялась обмахиваться, словно ее лихорадило от жары, хотя на самом деле она дрожала от холода. Страдания жены не тронули Монтфорта. Он занялся жареной куропаткой — проткнул вилкой золотистую кожицу, отрезал большой кусок сочного мяса и принялся жевать.

Уже не в первый раз я наблюдал, как лорд Монтфорт грубит Элизабет, и, признаюсь, меня это изрядно раздражало. Возможно, я просто наивен, не искушен в жизни. В конце концов, какой муж не бывает порой деспотом? Разве мужчине не дано Богом право быть хозяином в своем доме и требовать послушания от супруги, когда он видит в том необходимость? И все же в данном случае я пребывал в крайнем негодовании. Возможно, меня смущали разница в возрасте (его жена была лишь на три года старше его сына) и вопиющее несходство во внешности (я с омерзением представлял, как он мнет под своим толстым брюхом ее хрупкую фигурку). Как стал возможен столь неравный брак? Я расспросил Констанцию — кладезь знаний в этой области — и узнал кое-какие подробности печальной истории.

Пять лет назад Элизабет, семнадцатилетняя девушка, младшая дочь почтенного торговца, присутствовала на летнем балу, где Генри Монтфорт — вдовец, владелец этого поместья и отец воспитывавшегося без матери сына-подростка — заприметил юную девственницу и вознамерился первым насладиться ее непорочностью. По словам Констанции, охотно обсуждавшей со мной обитателей Хорсхит-Холла, задача перед ним стояла нетрудная. Элизабет не могла состязаться в коварстве с Монтфортом. Он напоил ее шампанским, затем уговорил прогуляться с ним под луной и под одной из мраморных нимф насильно лишил ее девственности. Спустя некоторое время отец Элизабет обратил внимание, что его дочь в расстройстве бродит по саду. Выяснив причину ее смятения, он пригрозил Монтфорту скандалом, если тот безотлагательно не женится на его дочери. Несколько недель спустя бедняжка Элизабет рассталась со своим счастливым детством и с родителями, которые души в ней не чаяли, и стала женой лорда Монтфорта. Полагаю, с тех пор она видела от мужа только грубость и дурное обращение.