Грешная одержимость

— Я в порядке. — Говорит он, легко опуская меня на землю. — Я скучал по своей подружке, нежеланию которой присутствовать на таких вечерах всегда сочувствовал.

— Сочувствовал мне? Насколько я слышала, это ты решил пойти по стопам своего отца и выйти на политическую арену, и как я понимаю, ты теперь один из них, — поддразниваю я.

Адам усмехается.

— О, пожалуйста не начинай.

— Я ошибаюсь — Нажимаю я. — Тебя заставили присутствовать на этом мероприятии против твоей воли, как и меня?

Прежде чем он успевает ответить, музыка делает паузу и объявляет, что тихий аукцион закроется через пять минут и что всем пора идти из коктейльной зоны в столовую.

Прижав одну руку к талии своего сшитого на заказ черного костюма, Адам жестом показывает мне, чтобы я шла к еде. Я делаю это, глядя на него, пока мы идем.

— Ты не ответил на мой вопрос, — заметила я после нескольких секунд молчания.

Адам вздыхает.

— Хорошо, ладно? Признаюсь, я позволил их сладким словам отравить мой разум и превратить меня в безвольного лемминга. Теперь я верю в дело.

Я игриво вздрагиваю.

— Ладно, для меня это звучит жутко как культ.

Адам смеется и пожимает плечами.

— Я полагаю, что у политиков и сектантов есть кое-что общее.

— Да, — последователи, — шучу я, многозначительно глядя на него.

Он снова смеется, и приятно видеть, что, даже если он перешел на темную сторону, он прихватил с собой свое чувство юмора. Мы с Адамом (и Беном всякий раз, когда моим родителям удавалось вовлечь его на мучительные политические мероприятия) провели подростковые годы, подшучивая над скучными, слишком важными людьми, которые часто посещали такие модные ужины, включая наших родителей.

Помогло наличие союзника, который, как он сказал ранее, мне сочувствовал.

Мама и папа уже прошли в столовую, и Адам присоединяется ко мне за их столом.

— Адам, так приятно тебя видеть. — Говорит мама, вставая, чтобы обнять его.

Он возвращает объятия и пожимает руку моему отцу, прежде чем занять место.

— Мне тоже. И поздравляю вас с вашей губернаторской кампанией. Моему отцу повезло, что ему не пришлось баллотироваться против вас, мистер Ришелье.

Папа посмеивается, смех смягчает его усталое лицо.

— Я думаю, мне так же повезло, что я не буду соревноваться с ним.

Они заводят непринужденный разговор о политике и предвыборной кампании моего отца, а затем переходят к освещению того факта, что Адам тоже решил окунуться в политическую воду. И пока они болтают, у меня на сердце становится тяжело. Потому что Адам был моим единственным союзником в этом огромном зале политических шахматистов и транжир. А теперь, кажется, я потеряла брата по оружию.

Глубокая тоска по Ефрему поглощает меня в этот момент. Я ни разу не чувствовала себя для него невидимкой. Когда я с Ефремом, мне кажется, что он меня видит. Я ему нравлюсь, и он хочет меня узнать. И поэтому, наряду со многими другими замечательными вещами, мне нравится находиться рядом с ним.

Приносят еду, и я приступаю к хрустящему салату из свеклы с козьим сыром и апельсинами. Мои глаза лениво осматривают стол в поисках кого-нибудь, с кем мне хотелось бы поговорить. Но Адам все еще глубоко вовлечен в разговор с моим отцом. Моя мама, стоящая по другую сторону от папы, похоже, не меньше интересуется этой темой.

Женщины, сидевшие по другую сторону Адама, выглядят полностью погруженными в свои сплетни, что, я уверена, мне бы показалось совершенно неинтересным, не то чтобы у меня все равно был бы большой успех в разговоре с ними, поскольку я зажата между отцом и Адамом.

Затем идут наши первые блюда, тарелки с филе-миньоном, омарами, спаржей и сливочно-трюфельным картофельным пюре. Все приготовлено до совершенства. А поскольку мне больше нечего делать, я смакую каждый кусочек. И думаю, что я хочу сказать Ефрему. Потому что мне не нравится то, как мы все оставили. Я хочу, чтобы он знал, как много он для меня значит. Я просто надеюсь, что мы сможем найти путь обратно друг к другу.

— Девочка, я никогда не осознавал, как много твой отец знает о… ну, вообще обо всем. — Говорит Адам, когда наши тарелки с закусками убираются со стола, и его разговор с моим отцом наконец подходит к концу. — Мне придется начать приходить и ковырять его мозги.

Папа поворачивается, чтобы поговорить с мамой, и я уклончиво улыбаюсь Адаму.

— Ты была голодной? — Дразнит он, наблюдая, как уносят мою пустую тарелку.

Не то чтобы была, но еда показалась мне более интересной, чем разговоры. Едкий ответ вертится у меня на языке, но я проглатываю его.

— Думаю, да. — Говорю я безобидным и совершенно безэмоциональным ответом.

Как бы мне ни нравился Адам, мы не так близки, как когда-то. Его фокус изменился, и вместе с этим я чувствую, что наше товарищество ослабевает. Он по-прежнему милый и забавный, и я бы даже назвала его другом. Но он превратился в еще одного парня, который проводит со мной время только для того, чтобы сблизиться с моим отцом.

Я понимаю. Я к этому привыкла. Но, давайте будем честны, от этого я еще больше скучаю по Ефрему.

23

ЕФРЕМ