Грешная женщина

— Не знаю, что вам говорили, но я не жлоб. Не об этом речь, сами понимаете. За придурка не надо меня держать.

Елизар Суренович любовно огладил свои пышные телеса, а потом толстым пальчиком поковырял в ухе. Все его движения были полны достоинства и некоторого даже самосозерцания. Глядя на него, никто бы не усомнился: этот человек всем прочим не чета.

— Так все же, зачем пожаловал? Где тебя припекло? Но сперва вот о чем хочу спросить. Уважь старичка, ответь, зачем тебе большие деньги?

— Как это? — слегка опешил Сергей Петрович. — Деньги есть деньги. Бизнес, одним словом. В них свет, а без них — тьма.

— И все?

Сергей Петрович почувствовал себя неуютно. Если старый ворон намерен покуражиться, то действительно, пора играть отходную.

— Что вы хотите услышать?

— Хочу понять, какой ты человек, пустой или со смыслом?

— Чудной разговор, Елизар Суренович. Какой-то гимназический. Меня лично пока нигде не припекает, если вы это хотите узнать. Но время нынче дурное. Вроде и свобода, а вроде и удавка на всех заготовлена. Верховный пахан и веревку намылил. Вот я и пораскинул умишком, чем прятаться по норам, как встарь, не лучше ли собрать силенки в кулак, чтобы при удобном случае той же самой веревкой палача удавить.

Елизар Суренович просмаковал абрикосовую и кинул в рот шоколадку, а гостя одарил тонкой сигаркой голландского производства. Но лицо у него стало грустным.

— Что ты это понял, опять же хвалю, хотя тут и понимать особенно нечего. Это на поверхности. Я про другое спрашивал. Есть ли в твоей жизни высшая цель? Или банковский счет для тебя как икона для христианина. Шушеры развелось через край в нашем деле, вот беда. Иногда, веришь ли, добрым словом обмолвиться не с кем… Ну да ладно, об этом после. Вернемся, как говорится, к нашим баранам. Сколько же ты, дорогуша, готов отстегивать в общую копилку, в фонд, так сказать, обустройства грядущего царства?

— Один процент от каждой сделки, — не задумываясь, ответил Сергей Петрович, — и вам лично ежемесячно по гранду в карман. Думаю, хорошие условия.

— Смело, смело, — одобрил старик. — Но в другой раз поостерегись, не путай меня со взяточником из префектуры. Все, прощай, утомил ты меня! Атарчик тебя проводит.

Сергей Петрович хмыкнул и без разрешения добавил себе абрикосовой в рюмку. Он не принял обиду старика всерьез. Еще часа два после этого провели они в теплой, задушевной беседе, и в принципе во всем пришли к обоюдному согласию. На прощание Сергей Петрович подарил владыке печатку с камушком — редкостная работа, восемнадцатый век, сокровище из спецхрана, хоть завтра отправляй на лондонский аукцион.

2

На заправочной станции водители спрашивали друг у друга, почем нынче бензин, и весело смеялись. Вдовкину, когда он узнал, что цена поднялась до ста восьмидесяти рубликов за литр, тоже стало смешно. Длиннющую очередь он еле выстоял и несколько раз задремывал, утыкаясь носом в баранку. За сегодняшний день измотался до смерти, но надо было заглянуть обязательно в больницу. Дема Токарев вторые сутки был в сознании, а Вдовкин с ним не повидался. В машину сунулся пожилой, с испитым лицом шаромыжник и предложил нарядный нейлоновый буксирный трос за тридцать пять тысяч. Трос был прекрасный. Вдовкин давно мечтал о таком.

— За десятку возьму, — сказал шаромыжнику, но тот в ответ лишь зевнул.

Вдовкин не верил, что ему удастся вернуть хотя бы половину своих денег. Он понимал, что ввязался в игру, в которой даже правила представляет смутно. Он уже получил хороший урок: друг в больнице еле живой, у самого каждая косточка зудит, и домой возвращаться опасно. Зато у него есть Татьяна. Когда они утром расставались, она сказала:

— Пусть нам головы оторвут, но мне так хорошо с тобой!

Ее дневник горел у него в мозгу. Он прочитал его на ночь глядя и до утра маялся без сна, потел и кашлял под гонким одеялом. Где-то на середине чтения понял, что не разлюбит эту женщину. Они встретились навсегда. В один из ближайших дней они уедут в лес, запалят костер и сожгут проклятые страницы. Ее прежняя жизнь была бессмысленной, а его — жалкой. Они мыкались по свету и накопили много грязного хлама в дорожных торбах. Теперь им предстоит совместный путь. Когда читал, не чувствовал ни отвращения, ни ревности, а только сочувствовал ей, одинокой, заблудшей гордячке, умудрившейся так бестолково испоганить свою жизнь. Он любил ее больше, чем дочь, и это было отвратительно. К безумию пьянства и душевной неустроенности добавилось безумие страсти.

В палату к Деме Токареву он проник в десятом часу, удачно миновав больничные заслоны. Дему перевели в нормальную комнату, но и тут приставили к кровати зловещее приспособление в виде капельницы. Напротив лежал старик с окладистой бородой и голым черепом. Дема, увидя друга, улыбнулся, и выглядело это так, как будто у покойника вывалился язык. Непроизвольно Вдовкин сдавил ладонями забинтованные плечи друга.

— Больно, — остерег Дема, — но все же я выкарабкался. Слабо им завалить Дмитрия Владиславовича. Ты-то сам как?

— Нормально. Совесть мучает. Втянул я тебя…