Грешная женщина

– До этого может дойти, если мы останемся мужем и женой. – Уорд вздохнул. – Когда я в первый раз предложил тебе пожениться, я еще не знал про смерть Тернера и надеялся, что мы вместе без особой сложности сумеем забыть наше прошлое. А теперь приходится столкнуться с последствиями наших поступков. Твое имя уже появлялось в бостонских газетах. Мое скоро появится. Какую-то часть грязных слухов мы обуздать сумеем, но не все.

– Но ведь развод только все ухудшит?

– Вначале – да, но если наши имена больше не будут связаны между собой, слухи улягутся. Однако если мы останемся мужем и женой, только безупречное поведение поможет когда-нибудь забыть о наших ошибках.

– Безупречное… – эхом повторила Морган, начиная понимать.

– Безупречное, – подтвердил Уорд, негромко вздохнул и потер шею. – Ты прекрасно знаешь, в каком обществе я вращаюсь. Ты жила в Лондоне и в Филадельфии. Ты сама призналась, что, будучи замужем за Уэдерли, вела себя предосудительно, а твоя семья рассказывает то же самое про твое поведение в Лондоне.

– Но, Уорд! – воскликнула Морган. Глаза обожгли слезы. – Тебе такая жизнь тоже не нравится! Я знаю, что не нравится!

Он сглотнул.

– Согласен, временами я разделяю твои чувства, но не могу последовать твоему примеру. У меня есть обязанности и долг по отношению к семье и к тем, кто носит эту фамилию: к Робу, к моей бабушке, тетушкам и кузенам, которых ты никогда не видела. Их будущее, их браки и образование – все это зависит от моей способности уберечь наше имя. – Он говорил все тише. – Вот такой я, Морган. Таков мужчина, которого ты когда-то любила.

Таким он и был – человек, столь преданный своей семье, друзьям и служению им, что готов отказать в радости себе. Если она останется его женой, его частью, будет ли он ожидать того же и от нее? О, но ведь он очень ясно дал ей все это понять! Можно ли просить большего?

– Насколько… насколько безупречным?

Уорд прищурился:

– Тебе придется проявлять полное уважение, даже почитание, ко всем условностям. Никакой брани, никакой вульгарности, никаких неподобающих нарядов. Моей жене придется посещать самые различные, зачастую чрезвычайно скучные, вечера, балы и лекции. Она будет наносить визиты и принимать гостей. Тебе, моя дорогая, придется быть любезной даже с теми, кто снова и снова будет бросать тебе в лицо упреки о нашем общем прошлом, причем не только в Бостоне, но и в Нью-Йорке. Бостонцы могут быть весьма бестактными, однако они очень строги к соблюдениям правил приличия, гораздо строже, чем жители Филадельфии или даже Лондона. Честно говоря, – Уорд еще раз устало вздохнул, – честно говоря, я не уверен, что тебе это по силам.

Морган вздрогнула – он сомневался в ее способностях.

– А смогу я не посещать те вечера, где обязательно будут сплетничать?

Уорд решительно покачал головой:

– Нет. Чем больше человек бежит от скандала, тем настойчивее скандал его преследует. Я отлично усвоил этот урок.

Морган прищурилась:

– И вообще никаких ругательств? Никогда?

Его губы дернулись.

– Во всяком случае, не на публике.

– А наедине? А мои пеньюары? Мне не придется их выкидывать?

Подергивание губ превратилось в неохотную усмешку.

– В любом случае пеньюары должны остаться в спальне, а не в гостиной или любой другой части дома.

– А если я поведу себя плохо, что ты сделаешь?

Он впился в нее взглядом; страдание, казалось, въелось в каждую складку его лица.

– А что, по-твоему, я должен сделать? Избить? Или просто ударить? Я не смогу, любовь моя, даже если буду уверен, что это тебя исправит.

– «Любовь моя», – повторила Морган, и сердце ее затрепетало в надежде. – Ты назвал меня «любовь моя».

Уорд поморщился и отвернулся. Он говорил негромко, и в голосе его слышалась боль.

– Ты что, думала, я разлюбил тебя, мадам любовница?

– Да! – воскликнула она, и на глаза у нее навернулись слезы. – Конечно, думала! Ты говоришь про развод и… и про мой новый брак так, словно тебе вообще все равно! Это убивает меня, Уорд! Я не могу представить себе свою жизнь рядом с другим мужчиной!

Он несколько раз глубоко вздохнул.

– Морган, – с болью в голосе негромко произнес Уорд, – во второй раз Бостон тебя не простит, он может не простить тебя даже и сейчас. Свобода, которую ты так ценишь, исчезнет. Я не в силах изменить это. Лучше мы с тобой разведемся, чем я увижу, что ты несчастлива.

– О, Уорд, если ты меня любишь, я могу сделать все, что угодно! Я готова даже… – слезы струились по ее лицу, – я готова даже выносить общество трижды проклятого, как собака, Кабота.

И с этими словами, не в силах больше выносить разделявшее их расстояние, Морган бросилась в объятия Уорда, отчаянно рыдая и оплакивая всю боль прошедших лет – и боль последних недель.

– Я люблю тебя, Уорд.

– И я тебя люблю, – сказал он, крепко прижав ее к себе и целуя в макушку. – Тш-ш, любовь моя… все хорошо… не плачь, любовница….

Ее рыдания утихли, но она стояла, прижавшись к Уорду, слушая, как бьется его сердце, слушая, как он дышит. О, все-таки он любит ее, несмотря ни на что, любит, хотя это и невозможно. Он ее любит!