Грешник

Все дома в этом районе были старыми, того же возраста, что и в моем районе в Фениксе, Нью-Йорк. Но в Вест-Адамсе дома казались экзотическими из-за их розового и лаймового цвета, лепных и черепичных крыш, филигранных металлических оградок. Я представил, насколько другим человеком я бы стал, если бы вырос в одном из них.

Шейла, фанатка из Л.А., которая выиграла (очевидно, Изабел попросила фанатов узнать, на буклете которого альбома изображен мой затылок), была как Супер Соник от волнения к тому времени, как мы добрались до ее дома.

Как и двести людей, которые уже были там. Виртуальный Коул справился на отлично.

Собравшиеся фанаты уже целиком заполнили парковочные места по обе стороны улицы, так что нам пришлось выгрузить вещи на дороге, а затем решить, кто из нас найдет парковку и вернется обратно.

Это тоже казалось привычным.

— Божемойбожемой, — пропищала Шейла. — Можноятебяобниму?

Я позволил ей это сделать. Я чувствовал ее дрожь, когда она обняла меня. Когда она отступила назад, я улыбнулся ей, и по ее лицу медленно расплылась широкая улыбка.

Иногда улыбка занимает длительное время.

Эта была одной из таких. Мне очень нужна была улыбка, а у нее она была замечательной. Не в плане сексуальности, но в плане непредвзятого энтузиазма.

Мой мозг и сложная его часть отключились, а простая часть — концертная — взбудоражилась. Это сложно объяснить. Не просто нервы. Это что-то другое.

Позади меня толкалась шумная и жаждущая толпа. Это питало меня, выводило из колючих дебрей собственных мыслей. Каким-то образом я уже и забыл об этой части концертов. Я забыл, как лихорадочно это уничтожает эмоции. Здесь не было места ни для чего, за исключением Коула Сен-Клера — певца, артиста, разрушителя.

Я был благодарен за это. Мне не нужны были мои мысли. Не сейчас.

Изабел…

Джереми тронул меня за локоть, его длинные волосы были заправлены за уши, а на носу балансировали синие солнцезащитные очки. Он выглядел как Джон Леннон, если бы тот был блондином и родился за пределами Сиракьюс[37], Нью-Йорк.

— Коул. Какой способ?

— Музыка, — сказал я. Это все, о чем я думал в тот момент. Эту люди хотели услышать, как мы играем, а я хотел сыграть для них.

— И все?

— Громче, — сказал я.

Джереми почесал свой слегка покрытый щетиной подбородок. Его волосы были слишком светлыми, чтобы понять, отращивал ли он бороду.

— Олд скул.

Я оглядел собравшуюся толпу.

— Типа того.

И мы заиграли музыку.

Квартальные вечеринки во многом требовали больше работы, чем обычные концерты на сцене. На большом концерте у вас есть сцена, свет, способ, и большая часть работы по заданию настроя уже сделана за вас. Это уже шоу еще до того, как ты даже подойдешь к микрофону. Но на квартальной вечеринке вы просто кучка детишек на чьем-то газоне. Нет никакой разницы между вами и аудиторией, кроме того, что ты держишь бас-гитару или сжимаешь микрофон. Каждый кусочек представления нужно заслужить. Выйти за рамки нормальности и устроить хаос. Вы должны петь громче, прыгать выше и быть безумнее любого из толпы.

Урок первый: выгляди так, как будто предназначен быть здесь.

Слава следует за ее ожиданием.

Урок второй: никогда не торопись со вступлением.

Джереми начал первым, задавая нам темп, давая нам вступить в песню. Бас вылился в музыку, не оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что остальные присоединятся. Лейла, черт бы ее побрал, — я хотел Виктора, я хотел Виктора, я хотел Виктора — вступила следующей: там-там-там-там-там-там — и я отпустил это, отпустил, отпустил.

Напряжение все росло и росло. А затем я сделал небольшой поворот, чтобы привлечь внимание, и сыграл одинокую ноту на своем синтезаторе:

БУМ.

Толпа обезумела. Затем я притянул микрофон ближе и спел первое слово…

В начале были тьма и шум.

Нет, позвольте мне начать сначала.

В начале были пригород и дни, которые казались одинаковыми. Был я и падшие ангелы.

Нет, позвольте мне начать сначала еще раз.

В начале были я, Джереми и Виктор в старшей школе, и я чувствовал, будто никогда не знал, для чего был создан, до этого момента. Слушатель был не один, не двадцать и не пятьдесят. Никакого магического числа. Вот, что это было: я. Они. Барабаны, взывающие к моим клавишам, чтобы взбежать по возрастающему мосту. Головы, запрокинутые назад. Усилие и толчок, притяжение и рывок баса. Все, что только можно добавить, чтобы уровнять электрическое напряжение между нами и толпой. Иногда она включает в себя тысячу человек. Иногда две.

Этим летним вечером в Вест-Адамс я напевал и кричал им песни, а они выли и кричали их мне обратно. Бас Джереми неустанно мчался вверх. Лейла с блестящим от пота лицом гремела на фоне.

Мы были живыми — возрожденными.

Народ все прибывал. Шум, исходящий от нас и от них, заманивал их все ближе и ближе, все больше и больше.

Вот, почему я сделал это, вот, почему я продолжал делать это, вот, почему я не мог остановиться.

Неожиданно посреди выступления проскрипел случайный гитарный аккорд. Гитара? Гитара.

Ты, должно быть, шутишь.