Грешник (СИ)

— Иди уже, я при тебе стесняюсь, — взглядом острым уколола, как ножом, и под резинку шортиков скользнула ладонью. — О, Боже, — всхлипнула.

И я сорвался.

К ее же рукам ревную, блин, как полный осел. Но она от меня стонать должна, а время… время еще есть, успею. А приду, отшлепаю по круглой заднице. Крутит до сих пор, как мальчишкой, а я и рад вестись.

— Что, так сильно хочешь? — прошептал ей на ухо, и мочку уха прикусил.

— Очень. Но ты иди, я сама…

— Сама? — скользнул под ее белье, и в глазах потемнело.

Горячая, влажная, извивается подо мной. И правда, не только играет, но и хочет. Это ох*ительно, когда тебя хотят. Именно тебя, а не просто трахаться.

— Д-да, — ответила, слегка двигая бедрами.

Трется об мои пальцы, губки кусает. Красивая такая, что больно. Не только яйца болят, но и сердце. Надо сказать Сашке, интересно, как она на такую романтику отреагирует?

Но вместо этого я, как ополоумевший, большим пальцем ее глажу. И кайфую от ее такой живой реакции, от всхлипов, стонов. Не играет ведь, не кричит, как в заштатной порнухе. Но и не притворяется…

Надеюсь.

— Денис, я тебя хочу, — призналась, все еще краснея от этих слов. — Руки у меня и самой есть.

Ну как тут можно отказаться?

Быстро стащил с нее розовые шорты вместе с ниточками-трусиками, спустил боксеры, и сразу в нее. Единым махом, аж в ушах зазвенело. Тесная, сжимается вокруг члена. С Сашей каждый раз как первый, хватает на пару минут всего, зато потом часами могу ее любить.

— Быстрее, — подгоняет меня, и я даю то, что она просит.

Всегда давал.

Вбиваюсь в нее, вспотел от дикого напряжения. Хочу скорее кончить, член каменный. Но в ней так охренительно хорошо — узенькая, влажная, горячая и любимая. Стояк обхватила жадно, и навстречу подается. Мы трахаемся как безумные, и рухни сейчас мир — не заметили бы.

Я уж точно.

А вдруг она не обо мне думает?

Эта мысль холодным потом прошибла, да так, что я чуть не заорал. Вдруг, мать ее, к этому гандону вернется? Он же трахался на стороне, с ее стороны тоже косяк, значит, обратно примет. Блть, я ж сдохну. Или реально грохну их обоих, и тогда уже заслуженно на вышку пойду.

— Назови мое имя, — вбиваюсь в нее, и давлю голосом. — Назови, Саша. Мое. Имя.

- Д-денис, — шепчет, насаживаясь на меня. — Как же хорошо, если бы ты знал… еще, я сейчас…

Прижался к ее губам, а поцелуй — сладкая конфета. Так бы и сожрал ее всю, без остатка. Мой язык у нее во рту, член в ней, бьется подо мной, аж сердечко заходится. Нет, не отдам никому. Вот такой я нахрен эгоист. Всю жизнь любил, и любить буду, и не отпущу, даже если захочет свалить.

Кто ей нахрен позволит?!

ГЛАВА 24

ДЕНИС

— Уж думал, опоздаешь.

— Не опоздал же, — ощерился на своего «работодателя». — Что нужно перевезти?

— Ничего. Сходка у нас, обрезом умеешь пользоваться? В пистолетики играл, мальчик? — Сява криво ухмыляется, помахивая тем самым обрезом.

— Я на мокруху не подписывался.

— Ты на все подписывался. Из тюряги вышел? Вышел. Не тронули тебя там? Не тронули, а сладких мальчиков там любят, — напомнил мне Сява. — Потаксовал, подучился баранку крутить, время должок вернуть.

— Если кому-то нужно что-то доходчиво объяснить, руки-ноги переломать — это я могу, — глубоко вдыхаю, все еще надеясь, что слова про обрез — шутка. — Но, бля, сходки? Мокруха? Я не для того вышел, чтобы снова загреметь!

— Ты, бля, вышел, благодаря мне, — Сява пытается давить, строит из себя моего шефа, будто я не знаю, что он — мелкая сошка. — Тебя в колонии нехило поломали, скажи спасибо, что в зад не оприходовали. Уговор был: работаешь на нас, должок отрабатываешь. Да и бабками не обидим. А за отказ ты в курсе, что будет? Ты же не думаешь, что мы, блть, сами по себе?

— И кто же босс?

— Не твоего ума дело. Но сольешься — тебе пи*дец. И не только тебе. Батю твоего пришибут, сеструху не спасет даже то, что она в Новосибе. По рукам пойдет. И девку твою натянут, а все из-за того, что ты ручки марать не хочешь. Кишка тонка мужиком быть?

— Едем, — взял этот сраный обрез, спрятал под сидение, и сел за руль.

Что ж за жизнь-то такая, мать ее?!

Мокрухи не хочется. На жизнь у меня были какие-никакие планы. И на зоне я держался. Там легко опуститься, наши тюрьмы нихера не исправительные учреждения, они людей ломают. И приходят в них людьми, а выходят зачастую выродками. Меня держало то, что знал — невиновен. И права не имею в тюремный рынок вливаться, а рынок там хороший. Подвязки есть в охране, и все бабки делают: и герыч есть, и более дешевая синтетика. И оружие, и бабки — общак.

Я не лез.

Пока перед выбором не поставили.

На зоне делать нехер. Там человек должен тупеть, книг мало, и все они читаны-перечитаны. А я тупо качался, спортом ведь занимался, КМС хотел. Вот меня и приметили в бойцы. А что? Статья есть, я ж не из-за кражи сидел, и к таким как я присматриваются.

Присмотрелись, бля, и теперь я в полной заднице.

Выбора нет. Зато хоть бабки будут, и Сашенька не свалит в свою шоколадную жизнь. Я ей получше обеспечу. И ее не тронут, защищу. Узнали ж про мою девочку, но, бля, не мог я удержаться.