Грешники

Туманов ещё больше осел и облокотился на стол. Его глаза постепенно становились плоскими, кисти рук двигались, как будто он протирал их перед операцией.

— Здесь мне не воскреснуть, — заговорил он снова после длинной паузы. — Надо куда-то уезжать, встряхнуться и там начать. Опыт есть, и силы ещё остались. Поехали? А, Валя? — и он посмотрел на Шажкова детским взглядом, полным надежды.

— Подумаем, Серёга, — обнадёжил его Валя, — но сначала протрезветь нужно. Скоро ты из штопора-то собираешься выходить? Лариса Черепанова сказала, что ещё неделю, полторы.

— Не, — покачал головой Туманов, — Лариса не знает. Меньше недели.

— А пить всё это время что будешь?

— Да есть у меня. Я ж тебя водку попросил принести, чтобы вместе выпить.

— А своим угостить не мог? Запойная жадность заела?

Туманов молча развёл руками и покачал головой. Было видно, что Серёга стремительно доходит «до ручки». Его взгляд потерял осмысленность, и весь он обмякал, как будто из его тела фрагмент за фрагментом извлекали позвоночник.

— Вот из штопора выйду, — медленно проговорил он, — поеду в деревню, подругу школьную навещу. Муж у неё Колька, тоже запивает… Может, вместе и воскреснем…

Туманов устало подпёр голову рукой и закрыл глаза.

— Вот-вот из штопора выйду, ещё немного… и… на Сахалин… — сонно бормотал он.

— Ладно, давай я тебя в постель отведу, — устало сказал Шажков Туманову. — А я приберусь тут немного и тоже пойду.

— Спасибо, что навестил. Дверь захлопни… И звони, не пропадай.

Валентин приподнял обмякшего Туманова, подсев ему под плечо, провёл в комнату и, как он был — в рубашке и шортах, — положил на постель, прикрыв до пояса простынёй. Потом подмёл на кухне, отмыл хозяйственным мылом липкую посуду, собрал два пакета мусора и пустых бутылок и вышел из квартиры, захлопнув обитую потрескавшимся дерматином дверь.

Шажков вышел от Туманова со сложным чувством. Он только что общался с очень близким ему человеком, может быть, самым близким после Лены. Серёгина позиция была очень понятна Вале: я не хочу никакой церкви, так как она навязывает мне своих богов, веру и убеждения, не хочу ничего такого, что разобщает людей, не хочу государства, так как оно ничего не делает, а только прессует всех. Я хочу сам своей волей и умением помогать людям. В этом было Серёгино понимание свободы. За исключением веры и церкви (Шажкову отношение Туманова к религии и церкви казалось честным, и его не хотелось переубеждать) — это было и Валино понимание свободы.

И вот этот близкий Шажкову человек, хоть и с похмелья, хоть и походя, но произнёс случайно или намеренно страшное слово «убить». После посещения УВД и последней встречи с Леной это слово начало терять для Вали ужас, но, напротив, стало наполняться смыслом. Шажков понимал, что расчётливо, намеренно убить он вряд ли способен. Да и не хотел он убивать, грех на себя брать. Он хотел вступить в единоборство и победить. Но как? Чем? Оружие типа ножа, пистолета для Вали было неприемлемо, он и пользоваться этим не умел. Без оружия, скорое всего, будет не на равных — у того нож, да мало ли что ещё. Так что дуэли не получится. Вряд ли у бандита входит в план поучаствовать в равном единоборстве. А значит, нужно готовиться ко всему, в том числе и к превышению пределов самообороны.

Несмотря на неудачный звонок Туманова, Шажков решил всё-таки зайти к Лёхе-участковому, так как только от него он имел шанс получить хоть какую-нибудь информацию о местном криминальном мире. Валентин ещё хотел поинтересоваться, насколько серьёзны угрозы со стороны милиции, озвученные Заварзиным. Сам Валя, будучи оптимистом, всерьёз их пока не принимал.

6

«Лёха-участковый» оказался старшим лейтенантом Колтуновым Алексеем Николаевичем, полноватым, вальяжным, умевшим, судя по всему, держать фигуру и не без достоинства носить «мышиную» милицейскую форму, молодым человеком. Имя Серёги Туманова прозвучало как пароль. Он встретил Шажкова если не с объятиями, то с пониманием. При этом не обратил, казалось, никакого внимания на разукрашенное Валино лицо и сразу стал говорить ему «ты», причём естественно и необидно. Выслушав рассказ Валентина и задав пару уточняющих вопросов, Колтунов откинулся широкой спиной на спинку хилого офисного кресла, закурил и задумался. Шажков сидел напротив его стола на потёртом кожаном диване и не торопил.

— Ну, во-первых, не знаю я их, — шумно вздохнув, наконец, выдал на-гора первую лопату Колтунов. — А во-вторых, скажу я тебе, ты с ними столкнёшься, а они тебя возьмут и убьют. Что мне будет?

— А так что? Кто их накажет? Милиция? Участковый?

— Ты тоже не супермен.

— Ну а всё-таки? Совесть как?