Грешники

— Совесть — старуха сговорчивая, — усмехнулся Колтунов, затушил сигарету и заговорил, перейдя на повествовательный тон: — У нас здесь остались осколки боярского преступного сообщества. Был такой авторитет под ником Боярин. В прошлом году его убили, но не здесь — в Иван-городе. Банда без хозяина раздробилась: кто разбежался, кого тоже приговорили, а кто-то остался. На праведный, как говорится, путь никто не ступил. Твои по поведению на боярских не похожи. Кроме «маленького» этого.

Валя напрягся.

— Его я знаю, — глянув Шажкову в глаза, сказал Колтунов, — скрывать не буду. Он здесь недавно. Освободившийся, из ментов. Был мелкой сошкой где-то в Псковской области, сел за превышение служебных полномочий. — убил кого-нибудь?

— Не исключено. А с боярскими, если это, конечно, они, связался от безвыходности. Повязали они его чем-то.

Шажков вспомнил профессионально заломленную тонкую Ленину руку и, видимо, изменился в лице, потому, что Колтунов кинул на него озабоченный взгляд и замолчал.

— Зачем вы мне сказали, что он мент? — напряжённым голосом, перейдя на «вы», спросил Валентин. — Какой вам резон раскрывать корпоративные тайны перед незнакомым человеком?

— Тут нет никакой тайны — во всяком случае, для человека от Туманова, — спокойно сказал Колтунов. — Я, например, обеспечиваю безопасность местных торгашей, глаза бы их не видели, а они мне платят — копейки, между прочим, — это что, тайна? Захочу — сам поставлю десяток ларьков, урюков найму и буду торговать, тоже тайна?

— А чего ж не поставил ещё? Разбогател бы.

— Противно.

— Понимаю.

— Связи с общественностью должны быть, а то порядка не будет.

— Тоже понимаю. А где сейчас этот «маленький»? И как его зовут?

— Уехал он. А как зовут, не знаю. Кликуха у него была забавная: Фуражка.

— А куда уехал-то?

— Кто его знает, он не на моём участке тусовался. Но, думаю, снялся насовсем. Так что возвращайся к своей подруге и радуйся, что всё обошлось.

— Хорошо, подумаю.

— Не ищи проблем на собственную задницу.

— Спасибо за совет. А где он тусовался?

— Ближе к парку.

— Понял.

Валентин не поверил в сказанное участковым про отъезд «маленького». Как раз наоборот: он понял, что «враг» находится где-то рядом. Колтунов продолжал сыпать неблаговидными историями из жизни милиции и из собственной жизни, но Шажкову почему-то стало неприятно слушать его откровения. Как если бы в ресторане вдруг стали рассказывать, сколько дней и в каком месте в действительности хранился салат, который у вас на тарелке. Или как он сам вдруг стал бы жаловаться милиционерам на низкую оплату заказных диссертаций по политическим наукам.

Про Заварзина Колтунов сказал так: «Штирлиц несчастный!» Потом добавил: «Бояться его не нужно, но осторожность соблюдай. Служака — напакостит и не заметит».

Шажков вышел от участкового в приподнятом настроении. Он уяснил две вещи. Первое: в милиции его брали «на понт», но взять не смогли. «Молодец!» — похвалил себя Валентин. И второе: Фуражка пока был здесь — и это главное, что почерпнул Валентин из разговора с участковым. И место уточнилось — девятиэтажки ближе к парку. Значит, всё шло по плану. Сегодня у Шажкова был запланирован день рекогносцировки на местности с посещением злополучного кафе в парке. Психологически Шажков был уже готов к этому. Правильнее всего было бы вообще начать с кафе, но Валентин хотел сначала осмотреться и обдумать свои действия.

Выбор оружия для самообороны был сделан ещё утром. После недолгих раздумий Шажков достал из пыльной антресоли самодельные нунчаки, оставшиеся от времён его юношеского увлечения каратэ. Две короткие деревянные палки, скреплённые нейлоновым шнуром, потемневшим от времени. Валентин глянул на себя в зеркало и усмехнулся: «Тоже мне Брюс-Ли-выход-дракона!» Впрочем, с нунчаками он не справился. Потренировавшись час, насажал синяков на обе руки и левое плечо и решил, что нож ему из рук врага этим орудием не выбить. Остаётся упреждающий удар.

К кафе он подошёл в пятом часу. Низкое солнце острыми лучами то тут, то там протыкало гущу деревьев и кустарника, играя жёлтыми пятнами на остатках снежного покрова. Внутри парковой аллеи было оживлённо. Кружок молодых мам — совсем девчонок — обставился разноцветными колясками. Время от времени оттуда раздавались взрывы смеха, поднимались синие струйки сигаретного дыма. Прошла шумная группа подростков. Ошалевшие от весенних запахов, между деревьев бегали собаки и не слушались хозяев, а те кричали на всю аллею: «Боба, ко мне, кому я сказал! Мотя, фу, фу! Где ж ты так вымазался, скотина? Да не бойтесь, он не кусит, не кусит!»

Как и в тот раз, из-за приоткрытой двери кафе звучала музыка.