Грешники

«Так вот оно как, — пронеслось в голове Валентина, — материализация расхожей фразы „от любви до ненависти — один шаг“». Потом он подумал: «Не слишком ли я сильно? Ведь ей будет больно». И нажал на тормоз. Все его мышцы враз вспухли, отворачивая тело вбок, отводя руку и гася набранную инерцию. Шажков больно чиркнул пальцами по косяку двери и, не сумев полностью вывернуться, толкнул Лену плечом, чуть не сшибив с ног, но удержался на ногах и в последний момент поддержал и её под локоть, не дав упасть. Поняв, что всё обошлось, и не взглянув больше на Лену, без единой мысли в голове Валентин быстро прошёл в комнату и закрыл за собой дверь. Он постоял, прислушиваясь, пока не услышал, как щёлкнул замок входной двери и всё погрузилось в тишину. Шажков глубоко вздохнул, чувствуя разливающуюся по телу усталость, сел на диван, потом лёг, перевернулся на живот, вытянулся и, положив под себя обе руки, провалился в небытие.

3

Плотные тяжёлые облака волнами уходили к линии горизонта, которая казалась прочерченной по линейке острым карандашом. Ниже горизонта — невыразительная серая поверхность Финского залива. Далёкую перспективу впереди замыкал серповидный изгиб береговой линии с белыми пятнышками зданий, расположенных на берегу где-то в районе Сестрорецкого курорта. Справа вдалеке из серой воды вырастали еле заметные контуры строений, дымовых труб и гидротехнических сооружений Кронштадта. Отчетливо виднелся напёрсточек Кронштадского собора.

На переднем плане — россыпи больших и малых камней на песке и в мелкой воде с пучками чёрных водорослей, живописно разложенных вдоль кромки берега. Холодно и безветренно. Кажется, что ещё чуть-чуть, и подморозит.

Шажков и Окладникова уже больше часа шли по пустынному берегу в направлении города. Они приехали в Репино по нижнему шоссе, подъехали к кафе «Дилижан» и обнаружили его закрытым с забитыми окнами. Не то чтобы Валентин сильно расстроился по этому поводу. Ему не хотелось ни с кем встречаться, даже с Ваграмом, который стал бы отвешивать шумные (и совершенно искренние) комплименты Лене, а потом втянул бы Валю в философские беседы, суть которых сводилась к тому, как хорошо быть хозяином своей судьбы.

Они проехали дальше в Комарово, где Валентин припарковал машину на съезде к заливу и предложил Лене прогуляться обратно до Репино и возвратиться потом к месту парковки на рейсовом автобусе. Несмотря на необычность предложения, Лена не возразила, и, бросив автомобиль, они вышли на холодный пляж и пошли по плотному песку вдоль самой воды: она — натянув на брови шерстяную шапочку и прикрыв рот шарфом, а он — плотно обмотав вокруг шеи почти не греющее кашне.

Валя с Леной приехали в Репино спасать свою любовь. После памятной сцены, казавшейся теперь, по прошествии недели, сюрреалистической и почти нереальной, Лена уехала к себе, и они с Валентином сутки не общались, переживая случившееся и пытаясь привести себя в порядок. Шажков чувствовал опустошение и острую потребность начать всё снова. Он, казалось, до дна выдавил из себя гадость и злость и почти потушил мучившую его маниакальную подозрительность. Сказать, что он чувствовал и переживал свою вину за случившееся — значит ничего не сказать. Когда он приехал к Лене просить прощения, чисто выбритый, в белой рубашке, как перед свадьбой или перед смертью, он стоял против неё и не мог выговорить ни слова. В левой половине груди разливалась томящая слабость, горло саднило, как при начинающейся ангине, а рот связало колючей сухостью. Как только он, чуть не разжевав собственный язык, попытался начать оправдательную речь, его пробил кишечный спазм.

Вид у Шажкова в тот момент, наверное, был жалкий до омерзения, так как у Лены на измученном лице вдруг появилось отражение испуга, и она, быстро шагнув вперёд, обняла Валю и замерла, уткнулась головой ему в плечо.

Чтобы хоть как-то развеять тяжёлые мысли, Шажков предложил Лене съездить в Репино, погулять у залива, может быть, пообедать у Ваграма, заведение которого — кафе «Дилижан» — они почти каждый день посещали в свой памятный июльский honeymoon.

— Я могу Тертерьянцам позвонить, — тут же предложила Лена.

— Не надо, — ответил Валентин, — давай без Тертерьянцев. Вообще без никого хочется. Может быть, и к Ваграму не стоит заходить.

— Хорошо, как ты скажешь. Если что, так я Тертерьянцам после позвоню, задним числом. Всё равно они узнают, если мы к Ваграму зайдём.