Грешники и святые

— Почему я должна все это делать? — спросила я.

Никакая любовь, никакое сладкое головокружение не могли сбить меня с толку.

Отец Реми быстро поцеловал меня в губы.

— Не задавайте вопросов еще некоторое время. Доверьтесь мне, Маргарита, прошу вас, безоглядно доверьтесь, никакого от того не будет зла. Я обещаю вам. Моему слову — поверите?

Я глубоко вздохнула. Выбора у меня нет — рано или поздно виконт все равно окажется со мной в спальне, и я ударю его ножом, как планировала. А где венчаться — разницы нет; захотелось отцу Реми обвенчать грешницу с не меньшим грешником, соединить убийц бывшего и будущую в какой-то особой часовне — пусть так и будет. Я слишком устала от недомолвок, чтобы настаивать на ответах теперь. Мне б до свадьбы продержаться.

— Хорошо, — сказала я. — Только вы мне потом объясните.

— Непременно, дочь моя, непременно. Идите сейчас же к отцу, а потом возвращайтесь ко мне. Стану ждать вас в капелле. Придется немного нарушить правила приличия, но ни мне, ни вам это уже не страшно.

Я посмотрела ему в глаза — как грех, который он со мной уже совершал, оборачивается в нем непреклонной святостью? Вот загадка, — и кивнула.

— Не бойся, Маргарита, — шепнул отец Реми и погладил меня по щеке, — поверь своему священнику. Поверь мне. Так хочет Бог.

Глава 14 Abyssus abyssum invocat [22]

После смерти Мишеля отец спрашивал меня, не хочу ли отложить свадьбу, когда я сказала, что нет, понимающе качнул головой и особого удивления не выказал. Моя неприязнь к мачехе, ее очевидное облегчение от смерти слабоумного ребенка, мое желание вырваться из охваченного фальшью и тоской дома — отец все это понял и не имел ни сил, ни желания возражать. Но с часовней могли возникнуть сложности.

Отец Реми меня словно заколдовал — я отправилась на поиски папеньки и нашла его в библиотеке, погруженного скорее в себя, чем в чтение книги, которую он держал в руках. Увидев меня, отец отложил томик.

— Это ты, Мари. Садись, садись.

Мы не разговаривали со вчерашнего дня, и с какой же тоской смотрела я теперь на него! Внезапно осознав, что отмеренное нам всем время прошло, что до нашего расставания на всю жизнь остались считанные дни, я испытала острую любовь к отцу. Как будто мне взрезали сердце и трогают рану любопытным пальцем. Один только отец любит меня в моей семье, одному ему я осталась нужна. Как он станет жить, когда и меня потеряет? Непременно ему напишу, решила я. И скоро.

Я села в кресло напротив него и сложила руки на коленях. Некоторое время мы молчали; на макушке отца угнездился солнечный луч, пробравшийся в щель между портьерами. Словно нимб воздвигся, словно божественное пламя. Вот таким я отца тоже запомню — сейчас он для меня святой.

— Я хотела поговорить о свадьбе, — сказала я.

— Ах да. Конечно. — Его пальцы с большими плоскими ногтями вновь взяли томик, лишь бы что-то держать. — Я договорился с аббатом де Клуэ. Он обвенчает вас с виконтом в своей церкви, это…

— Папочка, — сказала я мягко, — вот об этом и хочу поговорить. Я сама выбрала церковь и священника. И еще я снова хочу позвать гостей. Побольше гостей.

Он удивился: до сих пор я весьма равнодушна относилась к свадьбе, выказывала радость лишь для приличия, чтоб никто меня не заподозрил. Ведь все полагали, что я влюблена в виконта де Мальмера, хотя не было на свете человека, в которого я могла бы быть менее влюблена!

— Всего десять дней до свадьбы. Что ты такое говоришь, Мари?

— Хочу, чтобы ты своих друзей позвал, пусть придут. И виконту я напишу, он уважит мое желание. А венчаться хочу в часовне Святого Людовика, что в предместье Фобур Сен-Жермен. Все это явилось мне во сне, после того как я молилась на ночь, как мне отец Реми велел.

Невинная ложь, которой так много уже накопилось в моей жизни, да черт бы с ней. Мною овладела умственная лихорадка, казалось, минуты бегут быстрее, быстрее, и я за ними не поспеваю.

Отец покачал головой.

— Все это странно, дочка. Ты уверена в том, что говоришь?

— Уверена. А еще прошу, пусть отец де Шато нас обвенчает. Он так хорошо меня наставил, так помог. Пожалуйста.

Если бы папенька увидел, как наставлял меня отец Реми в капелле прежде, чем прибежала Эжери звать нас к Мишелю, то запер бы меня в спальне и в жизни больше никуда не отпустил. Даже под венец, я полагаю. Но тайна оставалась тайной, поцелуи отца Реми связывали нас с ним сильнее, чем просто дружба, просто приязнь, а родителям о грехах детей знать не следует. Так проще.

— Мари, — негромко сказал отец, — если это всего лишь каприз, то…

— Нет. Это желание, папа, одно из самых глубоких моих желаний, и Господь помог мне понять его. Так будет правильно. Пожалуйста, позволь мне сделать это, чтобы я была счастлива.

Отец поднялся, подошел ко мне, поцеловал в лоб сухими губами — словно клеймо поставил.

— Хорошо. Как же ты нынче на мать похожа…

И вышел.