— Я хочу, чтобы ты видела и говорила, — сказала она вдохновенным голосом.
Оскар де Верни, т. е. господин Шерубен, расставшись с Рокамболем на бульваре, направился к своему дому в улице Пепиньер.
— Я играю в весьма рискованную игру, — говорил он про себя, — если Баккара меня не полюбит, то этот дьявол убьет меня; если же я выиграю это пари, то буду обладать пятьюстами тысячами франков.
При этом лицо его осветилось самодовольной улыбкой.
— Ну, а если мне не позволят держать это пари? — продолжал он, нахмурившись. — Черт возьми! я сделал непростительную глупость, поступив в общество червонных валетов… положим, что у меня не было средств к жизни… Я работаю добросовестно, спрашивается, по какому праву они вмешиваются в мои личные дела и налагают на них запрещение?..
Придя домой, он отворил окно своей маленькой гостиной, выходившее в сад, и начал напевать какую-то арию.
Сквозь деревья виднелся флигель, занимаемый госпожой Маласси. Лишь только Шерубен пропел несколько слов, в окне флигеля показался свет.
Молодой человек тотчас же спустился вниз, прошел через двор и сад и вошел в тихо отворившуюся дверь флигеля. В прихожей было совершенно темно, но маленькая, нежная ручка взяла Шерубена за руку и повела вверх по темной лестнице и затем по коридору, в конце которого наконец открылась дверь. Дверь эта вела в спальню госпожи Маласси, освещенную лишь огнем догоравшего камина.
Шерубен вошел в эту комнату, и дверь тотчас же была тщательно затворена.
— Добрейший господин де Верни, — проговорила вдова, садясь, — вы сделали непростительную ошибку.
— Какую?
— Вы поторопились с выздоровлением.
— Как так?
— В глазах маркизы вы были опасно ранены. Из опасения за ваше здоровье сочувствие ее к вам увеличилось.
— Но разве она знает, что я уже выздоровел?
— Знает: она была здесь.
— Когда?
— Вечером, в пять часов.
— Кто же ей говорил о моем выздоровлении?
— Когда она была здесь, я послала горничную к привратнице — узнать о вашем здоровье.
— Ну и что же?
— Привратница сказала, что вы вышли с господином де Камбольхом, навещавшим вас ежедневно во время болезни, и что вы, должно быть, чувствуете себя хорошо, потому что были очень веселы.
. — А, черт возьми!., это скверно.
— До возвращения горничной маркиза была ужасно расстроена. Но, услышав известие о вас, она вдруг повеселела, и на губах ее заиграла самодовольная улыбка. »
— Однако, мне кажется, дело еще поправимо. Когда она к вам приедет?
— Дней через восемь.
— Как! Ведь она приезжала больше потому, что считала вас опасно раненным; теперь же она совершенно успокоилась.
— Ну, пока прощайте; завтра я вам сообщу, что намерен делать и как поступить.
Шерубен пошел домой и лег спать, крайне расстроенный тем, что госпожа Ван-Гоп узнала о его выздоровлении. Он сознавал, что действительно сделал непростительную глупость, но все-таки думал ее как-нибудь исправить.
Занятый этой мыслью, он проспал ночь весьма дурно. Рано утром ему подали записку, написанную Рокамболем под диктовку сэра Вильямса. Записка эта заключала в себе разрешение от имени главы — держать пари с чужестранным графом и явиться в назначенное время на свидание в Булонском лесу. Вчера Шерубен с радостью приветствовал бы это разрешение, но теперь принял его по весьма многим причинам довольно холодно.
Затем он встал, прочел газеты и около десяти часов отправился завтракать в Парижское кафе, отдав предварительно своему груму приказание привести туда к двенадцати часам его лимузенскую лошадь, Эбэну.
Войдя в Парижское кафе, Шерубен заметил двух молодых людей, которые накануне присутствовали в клубе при предложении графом Артовым странного и весьма рискованного пари.
— Ну как, — обратился к нему один из них, — вы решились?
— Да, — гордо отвечал Шерубен.
— Как, вы держите пари?
— Держу.
— И уверены, что Баккара полюбит вас?
— Весьма понятно, ибо в противном случае рискую быть убитым. Я изменяю только немного условия: вместо двухнедельного срока…
— Вы требуете месяц?
— Нет, напротив: одну неделю.
— Браво! — воскликнули в один голос молодые люди. Шерубен сел к соседнему столику и приказал подать себе завтрак.
Спустя несколько времени вошел барон де Манерв; не заметив Шерубена, он подошел к молодым людям.
— Вы, господа, — обратился он к ним, — были, кажется, вчера в клубе?
— Были.
— В таком случае вы знаете о пари?
— Знаем.
— Ну так посоветуйте господину де Верни не держать его.
Шерубен, услыша это, невольно вздрогнул.
— Отчего? — спросили они.
— Потому что граф Артов уже успел заручиться данными в свою пользу.
— У кого?
— У Баккара. Граф должен был завтракать у меня сегодня утром, но предупредил, что не будет, запиской следующего содержания.
При этом барон де Манерв вынул из бумажника письмо и прочел его вслух:
«Из собственного отеля, улица Монсей. Милейший барон! Баккара не позволяет мне ехать к вам сегодня завтракать. У моей красавицы расстройство нервов, и она хочет немного прокатиться.
Мы завтракаем, а затем поедем кататься. Извините счастливца.
Граф Артов».
— Взгляните, — сказал барон, подавая молодым людям письмо, — желтая бумага с буквою Б.
— Вензель Баккара?
— Как видите.