Грешница в шампанском

Да и не стала бы, если честно. Не по принципиальным убеждениям, а потому, что красоту свою берегла и уповала на нее, как на единственный свой божий дар. Ставку, то есть, делала. Больше-то не на что было, только на нее, родимую, от которой мужики млели, как асфальт под солнцем. В такого расплывшегося втыкай каблучок поглубже, и все, он твой. Она, конечно, не злоупотребляла. Все выбирала, перебирала, ждала. Ждала своего звездного часа, когда в такого вот спекшегося можно будет коготки поглубже вонзить, дождаться, пока все схватится, заматереет, а потом уже…

Дождалась, что называется!

Дождалась пригожего, который и спекся, и все с собой делать позволил, и даже наобещал кучу всего. А потом возьми и подставь ее по такому крупняку, что теперь лет через десять минимум ей только и выйти придется.

Хотя его винить тоже сложно. Он и сам знать не знал, что она его спасать бросится. Послал ее в холл, попросил поискать в его карманах визитку. На кой черт, спрашивается, она ему в тот момент была нужна?…

Так, стоп, минуточку!

А ведь действительно?! На кой черт она ему в тот момент вдруг понадобилась?! Жене на грудку остывающую пришпилить? На, мол, дорогая, возьми с собой в мир иной. Может, представишь там меня кому-нибудь. Или у господа прощения за меня попросишь. А он потом пускай позвонит или сообщение по e-mail пошлет, что, мол, за все прощает и в гости пока не ждет…

Попалась, идиотка?! Попалась, как последняя дура!!! Он ведь специально ее туда послал и по карманам попросил пошарить. Знал, иуда, что она на пузырек наткнется. Знал, что все сразу поймет, что за него испугается и прикрыть попытается.

Ну, нет! На костер она ни за кого идти не собирается.

Хотя кто ей теперь поверит? На пузырьке наверняка его отпечатков нет. Только ее. И это ведь просчитал, иуда!

Нет, ну все равно, черт побери!

Она вот возьмет и все сразу завтра расскажет про него этой прокурорской ехидне с потрясающими внешними данными.

И чего было идти туда работать, спрашивается, с такой-то внешностью?! Образование есть, красоты немерено, умная, стерва, аж страшно. Чего туда-то потащилась? Шла бы на подиум или в кино сниматься, взяли бы без вопросов. Там бы и мужика себе нашла, а то все по чужим глазами ерзала всю ночь. Все на себя, небось, примеряла, подойдет ей или нет. Да кто же с ней жить станет, с такой умницей?! От такой, блин, ничего и не скрыть, и не загулять даже. Она же следователь! Она вмиг вранье раскусит и статью припечатает, что не отмыться. А что? У них это запросто! Возьмет и подкинет пакетик порошка неверному в капюшон, а потом сама и позвонит, настучит. Неверный только за порог, а ему руки за спину. Шасть в капюшон, а там в нем шесть лет строгача…

Нет, вот о чем она сейчас думает, а?! Нужна ей эта длинноногая прокурорская стерва? Нужна ей ее холостяцкая озабоченность? Нет, дорогуша, не нужна. Тебе теперь надо о собственных ягодицах печься, на которые ты приключений таких нашла, что в голове пусто и холодно от перспективы ближайшего десятка лет.

– Слышь, курить нету?

Соседка по камере смотрела на нее мутными от алкоголя глазами. Что-то болтала в первый час знакомства, что будто бы ждет суда за непредумышленное убийство собственного ребенка. Что будто бы поставила щи вариться на плиту и ушла в магазин, а ребенка спать в кровати оставила. Пока в очереди простояла, пожар начался, ребенок и сгорел. И ей теперь срок корячиться. Все жалости и понимания к себе просила, проскулив полдня. И не виновата, мол, и дитя ей жалко, и кто ее теперь пожалеет и все такое.

Вот даже смотреть в ее сторону не хотелось, не то что жалеть. И не потому, что неизвестно еще кто здесь в жалости нуждался, а потому что тетка глубоко ею презираема была.

Алкашка, во-первых. Врунья, во-вторых. Кто же ей поверит, что в очереди простояла она, забыв про плиту и малыша? Их, очередей-то, теперь почти нет. Разве что только в пункт приема стеклотары. Да и там, по слухам, все быстро. Пила наверняка где-нибудь в подворотне. Да и щей тоже, небось, не было. Скорее гора бычков незатушенных, из-за которых потом и пожар начался.

– Слышь, курить нету? – уже с каким-то даже вызовом повторила товарка по камере.

– Нет, – головы в ее сторону даже не повернула, отвратно было глядеть на нее. – И отвали, поняла? Не до тебя!

– Ты смотри, шалава, а то я как рассержусь! – тетка начала ругаться матом. – Развесила тут ножищи-то! Как в морду вцеплюсь ваще!

– Слушай, ты, вонючка, – она приподнялась на локте на цветастом матрасе. – Я здесь, между прочим, по подозрению в убийстве.

Та ойкнула и притихла. А ее вот как прорвало.

– И убила я молодую, красивую и богатую, не тебе чета! Так что заткнись и помалкивай, пока я тебя о чем-нибудь не спрошу. Понятно?!

Та кивнула грязной лохматой башкой и затихла. А она подобрала ноги, которыми болтала в воздухе, свесив со второго яруса нар, и едва не заревела.