Грешница в шампанском

Господа все сплошь оказались добропорядочными, чистыми и не замешанными ни в чем. У хозяина дома, правда, долги к Кагорову имеются. И долги, болтают, немалые. Ну и что? Сам-то Кагоров жив-здоров, и даже чувство юмора не растерял, и это несмотря на траур.

Так что все ее неудовольствие ходом дела придется подавить, и девчонке предъявлять официальное обвинение.

И Наталья Евгеньевна вдруг взяла и смирилась.

Ах, да черт с ними со всеми! Так, значит, так! Пусть оно так и будет, раз все против ее сомнений. Раз не хотят слушать ее и подозреваемую, которая до вчерашнего дня била себя кулаком в грудь, плакала и вины своей не признавала.

Так Наталья решила, выбираясь вчера вечером из здания прокуратуры на морозный чистый воздух. Хватанула его полными легкими, поперхнулась плотной прохладой, начала спускаться по ступенькам крыльца и едва не споткнулась о ботинок Никиты, который он шутливо выставил.

– Домой? – спросил.

– Домой, – ответила она.

– Поехали.

Даже спрашивать не стал: а можно, а не против ли, а не желает ли она. Просто скомандовал, и она, как ни странно, подчинилась. Села в его машину безропотно. Потом так же безропотно позволила ему остановиться возле супермаркета. И пошла следом за Никитой в этот магазин, хотя никакой нужды в продуктах не испытывала.

Ходила с ним между прилавков, вместе с ним толкая перед собой тележку. Хватала что-то с полок, читала этикетки. Они швыряли в тележку все подряд, обнимались и целовались тайком за стеллажами, когда никого не было поблизости. Камер видеонаблюдения не стеснялись, даже помахивали руками в сторону нацеленного на них сурового стеклянного глаза.

Проплутали по магазину час точно, даже не заметив, как время прошло. А потом на кухне суетились, распихивая по полкам шкафов и холодильника всю несносную ерунду, которую накупили.

Ужин готовили снова с суетой, толкотней. Что-то приготовили, что-то ели, потом пили чай с лимоном и тортом.

Наталья запоздало раскаялась. Она же никогда так не распускалась, никогда не ела столько сладкого вообще, а на ночь тем более. А тут расшалилась, раздурачилась под одобрительный смех Никиты…

Пора кофе варить и одеваться. Не ровен час, позвонит кто в дверь или по телефону. Мало ли, может, что-то экстренное, а она еще в трусах и майке.

Неспокойно как-то на сердце, хоть убей, поймала себя на мысли Наталья, допивая уже вторую чашку кофе, пока Никита спал.

То ли из-за Таисии этой, симпатией к которой прониклась совершенно неожиданно. То ли из-за прыща этого отвратительного, раздувшего ее подбородок. То ли оттого, что вчера так хорошо было, так радостно, как в праздник. А утро наступило – и бац, все лопнуло, все подернулось серой будничной дымкой. Может, это оттого маета непонятная гложет, что Никита еще не проснулся. Он вот спит себе, а она терзается, не знает, как он себя поведет, когда глаза откроет?

Черт его знает, отчего внутри скребется лохматая тревога.

– Наташ! – громко позвал ее из спальни Никита. – А ты где?

– Кофе пью, вставай, – тоже громко, как и он, отозвалась она.

– А сколько времени, мы что, опаздываем?

Он не всполошился, он усомнился, и это было правильно.

Это она вскочила ни свет ни заря, задев во сне рукой по подбородку и проснувшись от зудящей боли. А времени до работы было предостаточно. У них даже еще будильник не прозвенел. Их общий, между прочим, на двоих будильник, на одно и то же время поставленный.

Интересно, а как бы они делили очередь в ванную? Толкались бы, как вчера, смеялись и спотыкались о тапки друг друга? Зря она так рано поднялась, надо было бы посмотреть, попробовать на вкус суету будничного утра. Кто знает, случится такое еще раз или нет…

Никита ввалился в кухню босиком, в одних трусах, сонный и взъерошенный. Сразу сунулся в кофейник, удовлетворенно улыбнулся, налил себе чашку и тут же понес ко рту, кофе с сахаром он не любил. И говорил, что крепкий несладкий кофе хорошо поможет с утра проснуться.

– Чего такая, а?

– Какая?

– Как струна. Прямо загудишь сейчас, даже тронуть боюсь. – И тут же тронул, тут же затормошил, разлохматил аккуратно причесанные волосы, и конечно, тут же заметил лихорадку на подбородке, прищурился. – Это тебя Лесовский простудил, Наташ. Вызову на дуэль, точно! Вечно он сует свою морду в форточку и курит, будто в курилку ему четыре версты топать. Прижигала?

Она кивнула и покраснела так, что хоть прикуривай от ее щек. И чего пристал? Неловко же!

– А у меня всегда на носу вылезают. Такой кошмар! Как на свидание соберусь, так непременно на носу дрянь какая-нибудь вскочит, – пожаловался он, усаживаясь за стол напротив.

Давно напротив нее не сидел мужчина так вот по-семейному, в одних трусах, с небритой физиономией и заспанными глазами.

– Ну… Если сейчас у тебя на носу прыщей не видно, то, значит, у нас с тобой не свидание?

Ох и дура! Ох и ляпнула! К чему, зачем!

Чего, спрашивается, ждала в ответ? Что он начнет нести всякую чушь про серьезность его намерений, что пора свиданий у них уже канула в прошлое, уступив место чему-то большему? Что он готов хоть сегодня…