В бухгалтерии порта, среди прочих заключенных, я заметил женщину моих лет, худую, не очень красивую, зато с резко очерченным, умным и волевым лицом – не то помощницу бухгалтера, не то счетовода. Но не умное и властное лицо было в ней необычно, женщины такого рода в лагере встречались нередко, особенно среди жен недавно высокопоставленных «врагов народа». Необычным у женщины были ее волосы. Я никогда не встречал копны такой покоряющей красоты. Густые, цвета молодого каштана, природно волнистые, сияющие каким-то внутренним светом, они вздымались аурой вокруг головы, с трех сторон закрывали шею. И даже некрасивое, исхудалое лицо казалось порой почти прекрасным в великолепном обрамлении блестящих волос.
При первом же появлении в бухгалтерии я засмотрелся на волосы этой женщины и потом пользовался любым случаем посетить бухгалтерию и полюбоваться на них – чаще всего ходил подписывать требования на материалы со склада. Женщина быстро заметила, что меня интересует не так подпись на требованиях, как ее волосы – она хмурилась, ей не нравилось мое разглядывание.
Однажды я пришел за час до развода заключенных. Она сидела одна, вольнонаемные из бухгалтерии уже ушли. У меня были в портфеле не то конфеты, не то пирожные, купленные в гостиничном буфете. Я угостил ее, она без большой охоты взяла. Она еще не знала, с какой целью я явился в бухгалтерию без требований на склад, и явно не собиралась поощрять ухаживание.
Я прямо сказал, чтобы не бродить зигзагами:
– Ваши волосы поражают меня. Вам, наверно, часто говорили, что они удивительно красивы. Я скажу сильнее – восхищающе красивы.
Она взмахнула головой. Волосы взметнулись, обнажив худую шею, и снова мягко улеглись на плечи. Она сказала глухим голосом:
– Ненавижу свои волосы. Столько горя мне принесли!
Я поинтересовался, как волосы могут стать причиной горя. Она ответила – история вины ее волос настолько невероятна, что никто не верит, и потому она закаялась об этом рассказывать. Но я настаивал – достаточно деликатно, чтобы она не рассердилась. И она понемногу разговорилась.
История, и вправду, была горестна и необычайна. Она жила в Ленинграде, рано вышла замуж, детей почему-то не заводилось. Молодой муж захотел пойти в военные и подал заявление в военно-инженерный институт. Она поступила туда же, чтобы везде, куда бросит судьба, они были вместе не только как члены одной семьи, но и как равные на одной работе. Он определился в танкисты, танкисткой стала и она, хотя пришлось отправить много просьб высшему начальству – профессия была отнюдь не женская. Впрочем, в тридцатые годы всех женщин охватила эпидемия овладевать мужскими делами и службами. В газетах было полно репортажей о знатных трактористках, водительницах паровозов, летчицах, строительницах и даже шахтерках... И после долгих хлопот ее допустили в танкисты. А в 1937 году они с мужем закончили институт. Он получил тяжелый танк, она одноместную танкетку – легкая машина была все же сподручней женщине.
В том же 1937 году ее с мужем направили в Испанию – укреплять военные силы республиканцев. Муж вскоре стал из простого танкиста командиром танкового соединения, а она на своей танкетке пошла воевать против франкистов, наседавших на республиканские войска.