Грешные чувства

— Где находится Дарина Ростова? — остановив кого-то из медперсонала, спросил я, глотая ртом воздух.

— Она в реанимации, но к ней нельзя, — испуганно посмотрев на меня, ответила она.

Да, я сейчас с заплывшим глазом и разбитой губой, выгляжу не лучшим образом, но меня это мало беспокоило. Мне нужно к ней, сказать то, что она мечтала услышать больше всего на свете.

Развернувшись, я быстрым шагом пошел в нужное направление, глазами судорожно ища необходимую дверь. Наконец, оказавшись возле нее, заметил неподалеку сидящих родителей. Только сейчас не было ни малейшего желания с ними общаться. Злость клокотала внутри: они могли открыть правду, но не сделали этого. Скрыли от нас самое важное, не посчитав нужным раскрыть нам истину. Я пришел к ней, только она для меня самое важное. Самое ценное в этой жизни.

— Молодой человек, вы кто? Туда нельзя! — крикнула женщина в белом халате, когда я, без лишних слов открыл дверь в реанимацию.

— Муж.

— Брат, — одновременно с отцом ответили ей, смотря друг на друга.

— Ты что несешь? — громко спросил отец, не понимая смысла моих слов. — Что с твоим лицом?

— Сказал правду, — которую не пытался скрывать, игнорируя второй вопрос. — Это вы у нас мастера все скрывать, — зло кинул ему, поворачиваясь спиной.

Отметая возражения врача, я вошел в светлое помещение, где пищали какие-то аппараты и на кровати бледная, как стена, с закрытыми глазами, лежала Рина. Глядя на нее, внутри все стянуло в тугой узел, а в горле образовался ком.

— Маленькая моя, — прошептал, подходя к ней. — Умоляю, не оставляй меня одного, — уже надрывно, проглатывая боль в горле, проговорил я.

Ее веки затрепетали, и я увидел ее затуманенный взгляд.

— Тим, — выдохнула она, шевеля пальчиками.

— Тихо-тихо, Ангел, не говори ничего, — взяв ее руку в свою, я сжал ее ледяные пальцы. — Я рядом, прости, что пропал. Теперь я рядом, все хорошо, — попытался улыбнуться, насколько позволяла разбитая губа.

— Я думала…, — еле говоря. — Думала, ты меня оставил, — прошептала, прикрыв на секунду глаза.

— Никогда. Не в этой жизни. Помнишь? И в горе, и в радости…, — говорил ей, показывая на пальце свое кольцо, не обращая внимания на ошарашенные взгляды родителей.

— Да…, — прошептала она, слегка улыбаясь.

— Мы неродные, малыш. Слышишь? Неродные, — говорил ей, испытывая бешеное желание поделиться радостной новостью. — Больше нет преград, — и поцеловал ее в бледную щеку.

Больше нет ненавистных барьеров, нет смысла скрываться и думать о том, что нас увидят.

— Боже, — всхлипнула она. — Это лучшее, что я слышала.

Повернув голову к родителям, я посмотрел на них язвительным взглядом.

— Оставьте нас, — сухо сказал им, не отпуская руку любимой.

Кивнув, не говоря ни слова, они вышли из палаты, прикрыв за собой дверь. Не хотелось сейчас выяснять отношения. От них никуда не деться, но не сейчас. Все потом…

Придвинув стул, я присел рядом, чтобы находиться, как можно ближе к ней. Потянулся и стал осторожно целовать губы: любимые, родные, желанные, несмотря ни на что.

— Я боюсь, — шептала она, разрывая наш поцелуй.

— Не бойся, малыш, я не дам тебе уйти, — шептал я в ее обласканные поцелуями губы.

— Если меня не станет…, — со страхом в глазах, тихо проговорила она, касаясь ладонью моей колючей щеки.

Быстрый поцелуй в губы заставил ее замолчать. Не позволю этому случится. Зубами буду выгрызать, но не позволю подобному произойти.

— Этого не произойдет, маленькая. Ты моя и я не отдам тебя никому, даже самой смерти.

Я обнял ее бережно, прижимая к самому сердцу, чтобы чувствовать всеми клетками тела. — Боюсь жить без тебя. Не смогу…

И я не смогу. В минуту, когда ее сердце перестанет биться, меня не станет.

— Я всегда буду рядом, обещаю. Твоя боль — моя боль.

Именно так. Я не стану жить без нее. Мы будем вместе. Навечно.

— Люблю тебя…, — шептал я, покрывая ее лицо поцелуями.

— Люблю тебя…, словно эхом, вторила мне она в ответ.

Часы ожидания в коридоре тянулись вечно. Каждый раз я смотрел на циферблат с огромными стрелками на стене и казалось время не сдвинулось ни на минуту. От волнения я сходил с ума, хотелось зареветь раненым зверем от бессилия. Я ничего не мог сделать. Оставалось лишь метаться из угла в угол по комнате ожидания, матерясь в голос.

— Тимур, присядь, — смотря на меня с гримасой боли, печальным голосом проговорила мама, пытаясь меня успокоить. — Врачи делают все, что нужно, — посмотрев на нее заметил, как пролегла тень усталости на ее красивом лице. В уголках глаз добавились морщины, а губы подрагивали, готовясь разразиться рыданиями.

С тех пор, как Рину увезли в операционную, мы не сказали друг другу ни слова. Чувствовалось напряжение, что можно было ножом резать воздух. Сейчас было не до них, да и злость за жестокий поступок никуда не пропала. Кто бы подумать, что из-за их молчания мы с мелкой потеряли столько времени.

— Сын, не хочешь поговорить? — сказал отец, стоя у стены, пряча руки в карманах брюк. По лицу бегали желваки, говоря о том, что открывшаяся информация вызывала у него отторжение и непринятие. Для него сложившийся факт был недопустим.