Холодный ветер, душная кабина метро, снова холодный ветер, готовый снести с улиц все живое и неживое, пока стены больницы не приняли меня в свои объятья. В коридорах тихо, безлюдно. Даже подступающие шаги медсестры не сразу слышны.
Это не та современная больница, где лежал Джек. Здесь все иначе. Более старинно, что ли. Ощущение, что я по коридорам Хогвартса шагаю. Вчера я как-то не обратила на все это внимание, когда мы перевезли маму в палату. И сейчас бы не обратила, если бы медсестра не попросила подождать меня в коридоре, пока маме снимали капельницу.
Но это время быстро закончилось…
Я зашла через несколько минут после того, как вышла медсестра. Из VIP-палаты. Тайлер похлопотал, чтобы ее положили в нормальное место. Черт! Зачем я вспоминаю о нем. События из прошлого накрывают меня волной благодарности и легкой эйфории. Однако она не задерживается внутри меня, потому что сразу же за ней меня бьет в грудь сожаление и чувство вины перед другим парнем.
На этот раз из ее тела не торчали разные провода. Она спокойно лежала в больничном халате и смотрела в окно. До одного момента. Пока я не появилась в поле зрения.
Болотные глаза, которые еще вчера казались совсем тусклыми и безжизненными обрели легкий отблеск радости, а губы, которые практически всю жизнь выражали лишь одну единственную эмоцию, слегка приподнялись. Точнее уголки. Ненадолго. Затем опустились. Если бы под рукой был фотоаппарат вместо моего телефона, у которого камера совсем плоха, я бы запечатлела это выражение лица. Чтобы вспоминать его каждый раз, когда на душе совсем плохо.
Как сейчас.
Вот и вернулась строгая мама, которая вечно следит за тем, чтобы единственная дочь не нарушала распорядок дня и не получила ни единой несоответствующей ее требованиям оценки.
Визу, кстати, оформили быстро. Не знаю, каким волшебным образом у мамы она появилась, этот вопрос остается неразгаданным до сих пор. Но самое главное, что она здесь и находится в надежных руках лучших врачей. А сейчас это важнее, чем какие-то мелочи.
Мама на время успокоилась, даже расслабилась на своей кровати, поглядывая в окно. Больше вопросов не задавала. Но долго это не продлилось.
И я подхожу. Шаг за шагом преодолеваю расстояние между нами и сажусь на край кушетки. Теперь у нее есть возможность рассмотреть мое лицо как можно тщательнее. И с одной стороны такая просьба мамы после многомесячного раздора радовала, а с другой – пугала. Почему?
Именно поэтому. Потому что она с легкостью заметит изменения во мне. Как внешние, так и внутренние. Точнее сначала проанализирует внешность, а потом будет бить аргументами в лицо, причем совершенно правдивыми. И опровергнуть их получится с большим трудом.
Успокаиваю скорее себя, чем ее, потому что знаю, что ни черта не все в порядке. Все очень плохо. В душе плохо. Возможно, я действительно выгляжу неважно, но маме знать об этом не обязательно. Особенно перед операцией, когда каждая минута на исходе.
Интересно, как мама догадалась, что дело именно в мужчине? Вот откуда в ней это око правды? Врожденно? По наследству передается? Я бы тоже хотела иметь такое. Как и защиту от него. Потому что мне не особо хочется, чтобы другие лезли в душу. Особенно сейчас, когда она расколота и уязвима.