Грешный ангел

Бонни с любопытством посмотрела на него. В этот вечер на кухне не было никого, кроме нее и Форбса.

– Я думала, ты взорвешься, – сказала она. Форбс сел на скамейку напротив Бонни.

– Ох, ну и парочка мы с тобой, что ты, что я, – он поставил локоть на край стола и опустил голову на ладонь. – Ты любишь Элая, а я – Элизабет! И однако, мы делаем все, чтобы их оттолкнуть. Что ты думаешь об этом, Бонни? – Бонни открыла рот. Она не ждала такого признания от Форбса.

– Не знаю, как ты, – жалобно проговорила она, – но я боюсь.

– Боишься? Чего?

Бонни пожала плечами.

– Не того, что он меня мучает, вовсе нет! Только того, что от него зависит и мое счастье.

Форбс сжал руку Бонни. Он добродушно усмехался.

– Неужели ты, Ангел, мэр Нортриджа, полагаешься на кого-то кроме себя, устраивая свою жизнь и счастье! Не верю этому!

Бонни не пыталась освободить свою руку. Ее дружба с Форбсом, сотканная из противоречий, была старой крепкой дружбой.

– Поверь мне, Форбс, – сказала она, – потому что так оно и есть. Если Элай опять изменил мне, я этого не выдержу.

– Опять? – повторил Форбс, наклонив голову, чтобы, как в детстве, заглянуть ей в глаза, – что это значит?

– Когда умер наш мальчик, Элай стал совершенно чужим. Он отстранился от меня. – Она помолчала, вспомнив, как Элай плакал в саду позапрошлым вечером, и на ее глаза навернулись слезы. Форбс сжал ее руку. – Были другие женщины, – тихо добавила Бонни.

Глаза Форбса потемнели от ярости.

– Продолжай.

Бонни покачала головой. Сейчас она не могла говорить.

Форбс отпустил ее руку и мягко поднял ее подбородок, заставив взглянуть себе в глаза.

– Дело в том, Ангел, – сказал он, – что мужчина обычно плохо справляется с горем. От нас ждут железной выдержки, поэтому мы скрываем свои чувства. Возможно, Элай именно так и преодолевал свое горе.

Слеза покатилась по щеке Бонни, но вскоре она улыбнулась.

– Ты считаешь, что мужчины глубоко чувствуют, да?

Он потер рукой небритый подбородок. Даже непричесанный и небритый он казался очень привлекательным.

– О да, Ангел, – ответил он, – конечно. Ночью, когда ты в первый раз вышла замуж, я думал, что умру от горя.

Бонни почувствовала вину перед ним.

– Прости, – сказала она, отводя глаза, – я никогда не хотела…

Форбс нежно сжал ее лицо ладонями, стерев пальцем следы слез. Он поцеловал ее, как сестру. Это было ей очень приятно.

– Будь я проклят! – пробормотал Форбс, задумчиво качая головой, – но я действительно люблю Элизабет!

Бонни засмеялась.

– Как я должна отнестись к твоим словам, Форбс? Его руки все еще сжимали ее лицо, но улыбка его стала наглой и плутоватой, такая, как всегда.

– Как к комплименту, Ангел. Любовь к тебе стала такой привычной, что я боялся потерять сознание, если когда-нибудь поцелую тебя…

– Ты теряешь сознание, когда целуешь Элизабет? – лукаво спросила она.

Форбс застонал.

– Да, теряю. Я забываю тогда обо всем: кто я и где живу.

– Значит, ты должен жениться на ней. Иначе в следующий раз ты забудешь номер своего счета в банке.

Форбс прикинулся испуганным.

– Это было бы ужасно, – согласился он. Бонни встала, смирившись со своей участью.

– Что до меня, – сказала она, – я за то, чтобы преодолевать все. Пойду домой и поговорю с мужем.

– Я могу отвести тебя, – предложил Форбс.

Бонни встала на цыпочки и поцеловала его небритую щеку. – Спасибо, но прогулка поможет мне поразмыслить, а мне надо подумать о многом.

Форбс легко коснулся ее волос.

– До свиданья, – с необычной теплотой сказал он, – желаю удачи!

– Так же и тебе, – тихо и печально ответила Бонни. «Кто бы мог подумать, – размышляла она уходя, – что я пожалею о том, чего никогда не было».

В доме Джиноа было тихо, но из сада доносились веселые голоса. В такие теплые вечера ужинали обычно в саду.

«Это даже хорошо», – подумала Бонни, поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж. Ее прогулка по городу мало прояснила ее мысли, и она не хотела видеть никого, кроме Элая. Все ее чувства и мысли были устремлены к нему.

Бонни нашла мужа в спальне. Он в оцепенении сидел на краю кровати, опустив голову на руки. Он не шевельнулся, когда вошла Бонни.

Она закрыла дверь и прислонилась к ней, закусив губу.

– Я думал, ты проведешь вечер с отцом, – сказал Элай, так и не поднимая головы.

– Нет, – у меня не было времени даже как следует поговорить с ним. Я пошла в «Медный Ястреб» разбираться с Форбсом.

– О!

Бонни почувствовала разочарование: она ожидала вспышки ярости или негодования. Неужели его не интересует, танцевала ли она у Форбса. Она долго молчала, боясь заговорить.

Элай посмотрел на нее. Его широкие плечи ссутулились, и в последних лучах заходящего солнца, проникающих через окно, он казался странно беспомощным.

Наконец, преодолев непонятную робость, Бонни приблизилась к кровати.

– Элай, в чем дело?

В глубине его глаз затаилась боль.

– Это нелегко объяснить, Бонни, – произнес Элай измученным голосом.

Сердце Бонни учащенно забилось, и она прижала руку к груди. Должно быть, он хочет признаться, что обманул ее, сказав, что не спал с Эрлиной. Может, он даже намерен расторгнуть их брак…