Грешный ангел

– Садись, – сказал он, указывая на сбитое белое покрывало. Бонни молча повиновалась, стараясь не расплакаться.

– На Кубе была одна женщина, – начал он. – Консолата была юной девушкой… не старше восемнадцати.

Бонни прислонилась к спинке кровати. Она молчала, но слезы хлынули из глаз и потекли по щекам.

Элай не прикасался к Бонни, и это было хорошо, сейчас она не могла бы вынести этого.

– Мне нравилось играть в войну, Бонни, и когда меня попросили доставить депешу в южную часть острова, я охотно согласился. Я был в Сантьяго де Куба всего шесть часов, когда заболел в кантине.

– У тебя была желтая лихорадка, – сказала Бонни. Она вспомнила день, когда Джиноа показала ей письмо от Сэта. Тот писал, что Элай болен.

Элай слегка коснулся ее, но тут же отдернул руку. – Молодая девушка по имени Консолата Торес ухаживала за мной. Я был в основном без сознания, и помню только потрескавшиеся стены, распятие и ужасную жару.

– А Консолату? – спросила она жалобно.

Элай поднялся, повернулся к ней и взял ее за руки.

– Знаю, ты не поверишь мне, Бонни, но я не узнал бы Консолату, встретив ее на улице. Я видел и помнил только тебя…

Бонни задрожала от ярости.

– Ты, должно быть, считаешь меня дурой, способной поверить в такую неслыханную чушь…

Элай закрыл глаза.

– Но…

– Ты занимался любовью с этой женщиной, ведь так? – бросила она. – Ты занимался любовью с Консолатой Торес, а сейчас пытаешься убедить меня, что был в такой лихорадке, что принимал ее за меня!

– Это началось именно так, – с горечью сказал он. – Клянусь, что так и было!

Бонни надменно спросила.

– И как же это закончилось, Элай?

Элай смотрел на Бонни так, словно она навела на него пистолет.

– Из-за Консолаты и ее дяди, – сказал он, помолчав, – это кончилось позором.

Бонни освободила руки и сцепила их на коленях.

– Могу представить себе, как ты удивился, – сказала она с издевкой, – обнаружив, что наслаждался не со мной!

Элай снова сел на кровать рядом с Бонни. Солнце опустилось, и в комнате воцарился полумрак. Оба молчали.

– Она забеременела от тебя? – прошептала она, чувствуя, что необходимо задать этот вопрос.

Элай резким движением схватил ее за плечи, и его лицо исказилось от гнева.

– Нет, будь ты проклята! Она не забеременела, но я лишил ее возможности выйти замуж, так, по крайней мере, заявил ее дядя, – и с тех пор я посылаю ей деньги. Теперь ты довольна, или я должен сообщить тебе все детали?

Бонни освободилась от него и вскочила на ноги. Она влепила Элаю пощечину, и рука болела.

Он не сделал попытки удержать ее и даже не встал с кровати.

– Почему ты говоришь мне все это? – прошептала она, сжимая руки. – Почему ты рассказал мне все это, спустя столько времени?

– Кое-кто узнал про Консолату и пытается шантажировать меня. Я не хочу, чтобы ты услышала об этом от других.

Бонни почувствовала слабость.

– Кто? Кто же шантажирует тебя?

В прищуренных глазах Элая появилась насмешка.

– Это не Даррент и не Хатчинсон, – ответил он. – Так, что не беспокойся. Твои почитатели безупречны.

– Я могу все узнать у Сэта.

Он растянулся на кровати, закинул руки за голову и со вздохом закрыл глаза.

– Если это важно для тебя, Бонни, пожалуйста, спроси у Сэта.

Оба они сейчас кипели от гнева. Бонни бросилась на Элая, как дикий зверь, царапаясь и плача.

Элай несколько секунд боролся с Бонни, затем утихомирил ее и уложил на спину рядом с собой. Она все еще барахталась, пиная его ногами. Его лицо было t исцарапано, в глазах стояли слезы.

– Прости! – с трудом проговорил он. – Прости!

Руки Элая все еще сжимали ее запястья, и Бонни извивалась, пытаясь освободиться, ругательства, которые она помнила со времен жизни в Лоскутном городке, срывались с ее губ. Когда он внезапно поцеловал ее, она испытала нечто совсем не похожее на ярость.

Бонни все еще извивалась, но он усмирил ее, прижав к кровати тяжестью своего тела и продолжая целовать.

Бонни уже не пыталась освободиться. Элай отпустил ее запястья, и она вцепилась ему в волосы, словно намереваясь выдрать их. Однако внезапно она притянула к себе его голову: через юбки и нижнее белье Бонни почувствовала напрягшуюся горячую мужскую плоть. Она была покорена.

В глазах Элая Бонни увидела смущение и страсть.

Все еще не выпуская его волосы, она потянула его на себя. Она уже не рассуждала, ею овладело безумное желание.

Вдруг Элай рывком перевернулся на спину, его грудь тяжело вздымалась.

– Бонни! – воскликнул он.

Она встала возле него на колени и расстегнула на нем рубашку: ее руки жаждали тепла его тела. Глаза Элая сверкнули.

Ее трепещущие пальцы гладили его кожу, добираясь до нее сквозь влажные от пота золотистые волосы.

Бонни наклонила голову и кончиком языка коснулась сначала одного соска, затем другого: Элай напрягся и застонал. Он пытался бороться с теми ощущениями, которые она возбуждала в нем своими пальцами и ртом, но, наконец, его сопротивление было сломлено. Он схватил Бонни и опрокинул ее на спину.

Выражение, которое появилось в глазах Элая, могло бы напугать Бонни, но она уже утратила способность рассуждать. Сев на нее верхом, он разорвал ее блузку, лифчик и сжал в ладонях ее упругие груди.