Greta oto (СИ)

Выпорхнув из ворот, те сразу принялись болтать о всяких глупостях и без причины громко смеяться. Запорошенная тропинка, огибая чудом цепляющиеся за скалу, покрытые ледяной глазурью кусты, спускалась к небольшому незамерзающему водопаду, притаившемуся под корнями гигантской сухой ели. Снег сверкал в лунном свете, легко бежавшая впереди Куинни, одетая в светлую шубку с пушистым воротником, казалась полупрозрачной феей с перламутровыми крыльями, её голосок звенел колокольчиком, сливаясь с журчанием воды. Другой берег оврага, в глубину которого падала струйка ломавшей толстые наросты льда воды, тонул в потёмках. Бурлящий ручей играл дрожащими и расплывающимися отражениями звёзд.

Было так тихо, что девушки скоро смолкли, невольно поддаваясь могучей власти тишины, нарушаемой лишь мелодичным шумом водопада и редкими криками сов, ещё хрустом снега под ногами. Помогая друг другу преодолеть последний крутой и скользкий спуск, Тина и Куинни замерли перед падающим в черноту, кажущимся невесомым потоком. Их тёплое дыхание превращалось в белый пар и крохотными облачками поднималось в звёздное небо. На какое-то мгновение Тине захотелось шагнуть вперёд и обрушиться вместе с прозрачной водой в бездну, превратиться в одну из искристых капель, остаться навсегда счастливой. Если бы рядом, и вообще в её жизни, не было Куинни, она так и поступила бы, без сожаления и с радостью.

Где-то внизу, под горой, между плотно сомкнутых еловых ветвей мигал тусклый красноватый огонёк, и сёстры от нечего делать долго решали, костер ли это, свет ли в окне домика немагов или что-нибудь другое… Тина глядела на этот прыгающий огонь, и ей казалось, что он подмигивает, потому что знает о поцелуе…

Придя к себе в дом Птицы-гром, она погрела озябшие руки у камина в гостиной, поскорее разделась и забралась в постель под тёплое одеяло, устроила в ногах грелку. Однако заснуть не смогла. Поворочавшись, задёрнула полог, чтобы не будить соседок; зажгла у изголовья свечу и попыталась погрузиться в чтение “Быт и нравы колдунов коренных племён Северной Америки”. Но не понимала ни строчки в любимой и выученной почти наизусть книге. “Кто же он?” — думала Тина, рассеяно разглядывая рисунки самых сильных индейских оберегов и ловцов снов. Бизон — тепло, сытость и защита, волк — свирепость и бесстрашие в поединке, интуиция, орёл — власть, медведь — сила… Шея, плечи и даже грудь, казалось, всё ещё были вымазаны душистым маслом, на губах пульсировал трепетный холодок, в сердце — смятение и необычная вибрация. Ко всему ещё и сосало под ложечкой. В воображении мелькали мужские крепкие плечи и сильные руки, чьи-то искренние влюблённые глаза и горячие мягкие губы. Она старалась остановить внимание на этих образах, а они прыгали и расплывались, играли с ней, дразнили, прятались за складками полога и между книжных страниц, превращались в тени. Закрыв глаза, Тина услышала торопливые приближающиеся шаги, шорох отодвигаемого занавеса, звук поцелуя. И в плену душистого горьковато-дымного, сухого и жаркого аромата, таинственного, как сама ночь, беспричинная радость овладела ею. В мыслях и в груди зашевелилось что-то сокровенное, совестное. Отложив книгу, Тина укрылась с головой и, свернувшись калачиком, стала собирать в воображении кружащие вокруг неё образы и соединять в одно целое. Ничего не получилось. Чувствуя в теле бешеный жар, после недолгой борьбы с собой она легла на спину, опустила руку между ног и принялась неторопливо, прислушиваясь к малейшим импульсам и оттенкам желания, ласкать себя, другой рукой ощупывая возбуждённые соски. Щёки горели от смущения и возбуждения. Порпентина самой себе казалась преступницей, но с упоением и упрямством маньяка продолжала ловить новые, ни с чем несравнимые, удивительно приятные ощущения, накрывавшие её волнами сладостной дрожи и словно поднимавшие над кроватью, над крышами замка, уносившие высоко-высоко. К мечтам о любви.

Скоро она уснула, и последней мыслью было то, что кто-то обласкал и обрадовал её, что в жизни совершилось нечто необыкновенное, глупое, несуразное, возможно, неправильное, но чрезвычайно хорошее и радостное. Эта мысль не оставляла Тину и во сне.