Greta oto (СИ)

Год, наполненный множеством разнообразных событий, пролетел так незаметно, что Порпентина неподдельно удивилась, увидев над Нью-Йорком первый снег. Как, уже зима?! Опять? Скоростно сменяющиеся названия месяцев на календаре почему-то не ассоциировались её мозгом напрямую как бег времени. А когда она сегодня ранним утром, как обычно спеша на занятия, выскочила из дома и, кутаясь в тонкое пальто, бежала к станции метро, то вдруг едва не упала. Поскользнулась. Ого, а лужи-то замёрзли, мостовые превратились в конькобежные дорожки. Вдобавок ко всему посыпал колючий, похожий на сахарную крупку снежок. Тина остановилась и выставила ладонь. На перчатку падали уже не капельки — ещё не снежинки. Придерживая шляпку, она задрала голову и улыбнулась хмурому небу. Улыбаться тем, у кого плохое настроение, улыбаться, даже если у тебя самой настроение ещё хуже, улыбаться хотя бы совсем чуть-чуть, лишь краешками губ, но улыбаться — такое нелёгкое задание Порпентина Голдштейн дала себе и справлялась с ним безупречно. Она вообще с самого детства превосходно выполняла любые задания, которые ей поручали (родители, тётушка Элисса, профессора в Ильверморни и в Колледже мракоборцев), и, подметив эту свою черту, решила ею воспользоваться: когда хотела добиться успеха в каком-то сложном деле, сама себе же его и поручала. Почти всегда срабатывало…

“Год. Прошёл год, — весь день крутилось у неё в голове. — А чего я добилась? Конечно, если объективно, то многого, но не главного. Успешно сдала выпускные экзамены, не дала завалить их Куинни, так некстати с головой погрузившейся в пучину очередного романа, получила аттестат, добилась зачисления в Колледж мракоборцев — несмотря на достаточные для поступления туда баллы и отменные характеристики, от девушки поначалу даже заявление категорически не принимали, проклятые сексисты! Да, отучившись первый семестр, доказала всем и, главное, себе самой, что могу стать мракоборцем не хуже, а то и лучше многих парней и выбрала правильный путь в жизни, свой. А что до всего остального, о чём грезила ночами, то… Ох, ну, не всё сразу? Наверное, так? Жизнь — долгое мероприятие, и, возможно, Тина Голдштейн ещё встретит своё счастье. Когда-нибудь. Нет, не так, не возможно, а непременно встретит, будет его ждать, караулить и, как только заметит на горизонте, сразу подкрадётся к нему потихонечку с волшебной палочкой наизготовку и — хоп! — цапнет за руку, защёлкнет магические наручники, громко и с выражением прочитает ему его права и препроводит в Отдел магического правопорядка… Ой, с этими протоколами задержания у меня совсем крыша едет. Говорят, что экзамен по магправу в этом году будет принимать сам Персиваль Грейвс…” Вспомнив своего бывшего преподавателя ЗОТИ, декана Второго дома Ильверморни, а теперь заместителя директора отдела МАКУСА, Тина испытала странное волнение и забыла, сколько раз уже помешала настой миддлемиста, который третий час подогревала по особой схеме для зачёта по зельеварению. Шестьдесят три или шестьдесят четыре? Вот же гадство, вся работа насмарку! Неужели придётся переваривать? Как не хочется в первый этой зимой снежный вечер задерживаться допоздна в колледже. Ругая себя за невнимательность, Тина с завистью посмотрела на других студентов (некоторые уже приготовили свои зелья и собирались домой, а иные были недалеки от этого), тяжело вздохнула и понесла выливать испорченное варево. К повторной работе над настойкой она приступила максимально сосредоточенно и прогнала из головы все лишние мысли. Не позволила себе отвлечься даже на звук шагов, приблизившихся в давно опустевшей лаборатории.

— Шестьдесят пять, шестьдесят шесть, — теперь она считала вслух каждый поворот ложки в большой стальной миске и мысленно загибала пальцы, — шестьдесят семь. Стоп. — Быстро вынула ложку из густого настоя, подождала, пока стрелка секундомера прыгнет двадцать раз, добавила заранее точно взвешенную порцию порошка мышецвета и накрыла крышкой.

— Отлично, мисс Голдштейн, — раздалось за спиной. — По запаху вашего зелья могу сказать, что оно удалось. Вы ведь готовили настойку для Сыворотки правды? Уверен, зачёт у вас в кармане.

Неподалёку стоял Персиваль Грейвс и улыбался одними глазами. Тину всегда удивляло, как его глазам удаётся жить отдельно от остального лица, почти всегда предельно серьёзного. Плотно сомкнутые губы, волевой подбородок, решительный взгляд человека, привыкшего всё держать под контролем, а сами глаза — два смеющихся лукавых огонька, похожие на светлячков пакваджи Клементина.